Командир полка сказал: «Прошу обратить особое внимание, чтобы всё делалось точно по времени. Часы у всех есть?» У офицеров, конечно, часы были, у солдат были далеко не у всех. «Ну, ничего, Д**, – говорит он начальнику артиллерии, – ты эту башню с часами не трогай, пусть солдаты на всякий случай смотрят на часы, тем более что они еще бьют. Вот как только пробьют четыре часа – прятаться, как в кинофильме «Золушка», чтобы ни одного солдата наверху не осталось». Он еще с таким юмором был, Кольченко.
И, надо сказать, всё это очень неплохо прошло. Я не знаю, может быть, какие-то накладки были, но в общем это была очень грамотно, умно спланированная операция, и факт остается фактом: на Мазурских озерах в Первую мировую войну разгромили два наших корпуса, а в этом случае мы силами одного полка (ну, не одного, конечно, – на соседних участках действовали другие полки нашей дивизии) взяли очень важный укрепленный пункт Николайкен – он стоял на стыке двух крупных озер, и этот прорыв очень много значил. При том, что город был нафарширован немецкой артиллерией и минометами, пулеметами, и хотя дважды были сильные артналеты, у немцев оставалась еще артиллерия – она стояла за городом и тоже вела довольно прицельный огонь, – и большое количество пулеметов, и собственно немцев было очень много, включая снайперов, которые не очень-то легко сдавали эти дома. И бои продолжались – уже стемнело – четыре, пять, шесть часов подряд, и мы в общем в этот день практически не ели (когда командир полка нас вызвал, там кухни где-то были, немножко что-то куснули, но не до того было). И я думаю, что продолжалось это уже часов до десяти-одиннадцати ночи.
Мы с моими тремя солдатами какой-то домик действительно заняли, выкурили из него немцев. И я до такой степени вымотался и устал, что уже не мог дальше двигаться и мне уже было совершенно всё равно, есть в этом доме еще немцы, нет, – я просто свалился на какую-то кровать, которая там стояла, и заснул как убитый. Растолкали меня только с рассветом.
Оказалось, что действительно к этому времени город был уже почти полностью очищен от немцев. Это было вообще героическое сражение, и за взятие Николайкена, «за прорыв глубоко эшелонированной обороны» на Мазурских озерах мы получили грамоты – благодарность Сталина. А я был представлен к очередному ордену, но поскольку меня представляли к ордену только что не каждую неделю, то потом собрали все три представления и дали один орден.
После Николайкена мы получили возможность два или три дня так довольно спокойно двигаться дальше. Но потом мы столкнулись с Хайльбергской группировкой (в районе города Хайльберга). Там стояло несколько немецких дивизий, в том числе танковые дивизии, которые начали оказывать настолько упорное сопротивление, что нам, по сути дела, иногда даже приходилось отступать, иногда приходилось пробиваться по километру в день, не более того. Вот первой ласточкой и была как раз эта танковая контратака под Вернегиттеном, о которой я в другом месте рассказал[6].
Как мы вдвоем взяли в плен десяток немцев
Обычно мы вставали очень рано: нас поднимали где-то около четырех-пяти утра, и еще до завтрака мы совершали такой небольшой марш-бросок, километров на шесть-семь. Так в общем-то по уставу не полагалось, но поскольку нам надо было проходить большие расстояния (одно время немцы отступали в Восточной Пруссии очень сильно) – мы шли, а потом нам должны были подвозить завтрак и всё такое. Я обычно не дожидался того, что подвозили, а брал двух-трех своих ребят, и мы забирались в окрестные дома. Немцы в Восточной Пруссии эвакуировались полностью, и гражданского населения практически не было, по крайней мере, долгое время в селениях мы не встречали ни одного живого человека, а в домах было всё: молочные продукты, которых на фронте вообще никто не видел, сахар в мешках; кроме того, у них в те времена были такие вакуумные консервы с вареными курами в застывшем бульоне, – надо было за резиночку от крышки потянуть, и можно есть, и это было гораздо вкуснее, чем обычная солдатская пища. И мы обычно по утрам заходили в какой-нибудь домик и быстренько завтракали, а потом к нашей кухне шли в основном попить кипяточку – так называемый чай.
И вот однажды, это было уже после того, как мы прорвали линию обороны и вышли немного к западу от Кенигсберга, – по-моему, городок назывался Лаутерн, – где-то часов уже в 8 утра мы пошли позавтракать в такой домик типа барака. За мной шел мой вечный ангел-хранитель старшина Иршинский. Он всегда таскал с собой автомат, а я, между прочим, во время маршей старался не тащить на себе ничего лишнего, и мои автомат и винтовка (у меня было и то и другое) ехали обычно на одной из подвод где-то сзади. В лучшем случае у меня наган висел, но и тот мне казался тяжелым. Я терпеть не мог носить ни пилотку, ни тем более каску – но каски у нас вообще никто никогда не носил, это только в кино бывают каски, а так вот тащить на себе эту тяжесть – никто из пехотинцев такого никогда не делал.