«Как Наполеон перед Аустерлицем или как там», — с удовольствием сравнил он себя.
Они вернулись на верхнюю палубу.
— Встретимся у бассейна в двадцать три сорок пять.
— Слушаюсь, капитан.
— Еще раз проверь готовность рации Джо, — напомнил Эл. — Это очень важно. Если мы не сумеем захватить радиорубку лайнера, рация Джо — единственный шанс унести отсюда ноги…
Эл вернулся к себе в каюту, постоял у зеркала, внимательно рассматривая себя, и, поколебавшись, все же решил идти на бал. Ему очень хотелось еще раз увидеть Франсуазу Жувазье. Он позвонил в ресторан и заказал столик на имя, под которым он значился в списке пассажиров «Патриции». Переодевшись в вечерний костюм, Эл поднялся в ресторан.
Сверкающий хрусталем столик был рассчитан на двоих, но второе место пустовало. Эл устроился в кресле, огляделся. В зале сидели те, которых газеты называли «сосэйтлитес», — люди, принадлежащие к элите общества. Имена некоторых из них можно было найти в справочнике «Who is who?»[3].
Оркестр оборвал мелодию.
— Леди и джентльмены! — взбежав на эстраду, воскликнул конферансье, похожий на премьер-министра в отставке. — От имени капитана я еще раз приветствую на нашем балу всех! Всех! Всех!.. — Он лучезарно улыбнулся.
В зале захлопали.
— Бал устроен в честь знаменательного события и… — тут конферансье лукаво улыбнулся, — в честь «мисс Патриции», которая будет избрана сегодня на балу компетентным жюри. Музыка!..
Стюард наполнил бокал шампанским и поставил укутанную салфеткой бутылку в серебряное ведерко со льдом. Эл отпил из бокала и начал искать глазами Франсуазу Жувазье. Она сидела в обществе трех молодых людей через несколько столиков от него. Эл даже удивился, что сразу не заметил ее.
На эстраду выбежали два клоуна, столкнулись лбами и сделали обратное сальто. Затем один клоун схватил другого за волосы, подбросил его вверх и поймал себе на голову…
В зале висел негромкий гул голосов и смех.
Эл закурил сигару, грустно вздохнул. «Когда я, наконец, смогу вот так, как эти, спокойно сидеть за столиком в ресторане, не ожидая каждую минуту, что сзади подойдет кап и хлопнет по плечу: „Руки вверх, приятель…“»
Под тревожную дробь барабанов клоуны сделали стойку на одном большом пальце.
«Конечно, — продолжал размышлять Эл, — у каждого из сидящих здесь есть свои заботы, но не такие… Впрочем, кто знает об этом?»
Покраснев от прилившей к лицу крови, клоуны продолжали держать стойку на одном пальце. В зале зааплодировали громко, от души.
Франсуаза Жувазье обернулась. Эл проследил за ее взглядом. Раскланиваясь со знакомыми, через зал шел ее антрепренер. Подойдя к столику, он поздоровался с молодыми людьми, с подчеркнутой ласковостью поцеловал руку Франсуазы. Эла кольнула зависть. Он не смог бы так уверенно и небрежно провести себя через весь зал. И не было рядом с ним женщины — такой женщины! — которой он мог бы поцеловать руку. Франсуаза Жувазье была тем идеалом, о котором долгими казарменными и тюремными ночами мечтал Эл: женщиной, которой целуют руки, дарят цветы, автомобили и журнальные фотографии которой висят над койками холостяков и солдат…
На эстраде быстро менялись певцы, жонглеры, фокусники…
— Сэр…
Эл вздрогнул. Перед ним стоял распорядитель.
— Простите, сэр, — повторил он. — Вас хочет видеть один джентльмен. Он ждет у входа в ресторан.
Эл допил бокал шампанского, медленно поднялся.
«Кто это может быть?! — лихорадочно думал он. — Неужели ловушка?!.»
— Внимание! — снова появляясь на эстраде, ликующе воскликнул конферансье. — Сейчас уважаемое жюри…
Но Эл уже не слушал, что говорил конферансье. Он быстро шел к выходу из ресторана.
Рядом с дверью стоял Такэда. У Эла отлегло от сердца.
— Неприятности, капитан. — Такэда отвел его в сторону. — Джо напился.
— Ты где был?!
Такэда развел руками.
— Он сказал, что это не мое японское дело…
— Этот ублюдок выпросит у меня пулю!.. — Эла трясло от бешенства. — Здорово нализался?
— Под завязку, капитан.
— Суньте его под душ, дайте нашатыря или чего там еще, но чтобы через час он был на ногах!
Прежде чем вернуться в зал, Эл зашел в бар и выпил джина. Ему надо было разрядиться. Спиртное подействовало сразу. В голове и ногах появилась легкость. «Пора переходить на два пальца», — подумал Эл. Так когда-то отец называл одну порцию.