Но, если я не ошибаюсь, еше можно сделать то, что всегда — а сегодня более, чем когда — либо — интересно: уточнить основания успеха; установить степень искренности Паскаля в его полемике с иезуитами; быть может, разобрать также и последствия выхода Провинциалий в свет. Пусть приведенные вопросы и не новы, но все же к ответу на первый из них никто пока еще не приблизился в достаточной мере. Недавние весьма оживленные дискуссии возобновили актуальность второго, который к тому же пора, наконец, расширить и — главное — вывести из рамок вопроса о том, мог ли Паскаль более или менее буквально передать латынь Эскобара и Филиуция. А что касается третьего, то я очень далек от мнения, будто бы он мог быть согласован с ответом, который на него обычно дают.
Отбросим для начала мотивы неубедительные, незначительные, а также те, которые уже долгое время не рассматриваются нами в качестве мотивов: допустим, стремление к таинственности или скандалу, а равно и мотивы, предлагавшиеся Жозефом де Местром[8] — заинтересованность 1руппы заговорщиков «в извлечении выгоды из пасквиля»; «качества людей, на которых Паскаль нападал в своей книге». Не этот ли критик придумал и следующий дерзкий парадокс: будь Письма к провинциалу, со всеми их литературными достоинствами, написаны против капуцинов, о них бы давно уже не говорили? Только вот он забыл подсказать, как случилось, что мы сегодня не читаем больше, к примеру, обвинительных речей Шалотэ против Общества Иисуса, созданные целым столетием позже, или многословного, хотя и небольшого по объему сочинения этого плоского типа д’Аламбера[9]: К опровержению иезуитов. И как случилось, что «группа заговорщиков», будучи в данном случае стороной не менее заинтересованной, не сумела обеспечить сохранения до наших дней актуальности Частого причащения Арто или Визионеров Николя?[10] Ведь в свое время указанные книги обладали популярностью, не уступающей популярности Провинциалий. Примечательно, что сами противники янсенизма хвалили в Частом причащении «высшую степень литературного мастерства, соединенную с высшими образцами красноречия». Не следует также забывать, что современники обоих мыслителей даже не помышляли о том, что можно как — то сравнивать «г — на Паскаля» и того, кого они единодушно именовали «великим Арно».
Только вот, можно ли заявить вслед за тем же де Местром, что ко времени своего появления Провтщиалии оказались «первой в истории Франции подлинно французской книгой, к тому же написанной прозой»? Это несправедливо хотя бы по отношению к Арно с его Частым причащением (1643), к Декарту с его Рассуждением о методе (1637), к Бальзаку[11], наконец, с его Письмами, первые из которых вышли в свет в 1624 г. Я уже не говорю о Монтене или о Кальвине. Вольтер ближе к истине, когда хочет, чтобы с Провинциалинми связывали эпоху «закрепления языка». Он почти прав, называя их «первой книгой гения, которую увидели <в качестве таковой>»[12]. К сожалению, собственно о том, что такое «закрепление языка», и о качествах, посредством которых или благодаря которым Провинциалии являются «книгой гения», он как раз забыл нас просветить, однако именно в этом и состоит весь предмет нашего интереса. Когда же мы покончим с этой привычкой к недоговоренности, расплывчатости и помпезности? Если речь или обороты Паскаля обладают достоинствами, которых начисто лишены речь или обороты Николя, то не попытаться ли нам перечислить эти достоинства непосредственно? Если Паскалева мысль проникает в такие глубины, о которых даже не подозревает мысль Арно, то не попробовать ли нам эти глубины измерить? И уж если не стоит льстить себя надеждой, что когда — либо мы сумеем определить понятие «гений», то не приложить ли наши усилия к характеристике того, особенного, индивидуального, уникального, что всегда есть в гении?
Ни о Рабле, ни о Монтене в данном контексте заводить речь не стоит. Их язык еще слишком перемешан с латынью, их фразы «неорганичны». И даже наиболее индивидуальные особенности их стиля, к примеру, повторения, перечисления, изобилующие у Рабле, а равно и метафоры или сравнения Монтеня, выглядящие так, как будто выходят сами по себе из — под его пера, все это, по правде говоря, отражает лишь первые шаги в овладении стихией языка. Они ищут специфику (ρΓορπέίέ) слова и, не находя таковой, оставляют нам в качестве поля исследования те различные формы, которые кажутся им почти адекватно передающими их собственную мысль. Ограничимся рассмотрением Арно. Всегда просторная, всегда безукоризненно выстроенная и, обычно, понятная, его фраза зачастую оказывается тяжеловесной, как правило, унылой и всегда монотонной. Я уже не говорю о ее длиннотах. Паскалевская фраза отнюдь не короче фразы Арно. Критики не раз упрекали Паскаля — и, думается, не вполне безосновательно, — что она часто бывает загромождена скобками, вводными или подчиненными предложениями, а также подчиненными, входящими в состав других подчиненных. Вот один из примеров сказанному, отмеченный о. Даниэлем в его Беседах Клеандра и Евдокса[13]: «Но если бы я не боялся оказаться столь же дерзким, — говорит Паскаль, — то, мне думается, я последовал бы мнению большинства людей, с которыми вижусь; считая достоверным обнародованное, они верили до сих пор, что положения эти находятся у Янсения, а теперь начинают подозревать обратное вследствие странного отказа показать их, который доходит до того, что я не видел еще ни одного человека, который сказал бы мне, что их там видел»[14]. Приведенная фраза извлечена из первой Провинциалии; быть может, этот физик, этот геометр, прежде почти ничего не писавший, был еще стеснен пределами того нового применения, которое он здесь дал своему перу? Вот фраза из тринадцатого Письма, одного из тех, которые, по словам Николя, переделывались автором по семь — восемь раз: «Итак, отцы мои, сделаем заключение: поскольку ваше учение о вероятности делает благие мнения некоторых ваших авторов бесполезными для церкви, а полезными лишь для вашей политики, то они своим противоречием указывают нам только на ваше двоедушие, которое вы раскрыли вполне, объявляя, с одной стороны, что Васкес и Суарес против человекоубийства, а, с другой стороны, что многие знаменитые авторы за убийство, для тою, чтобы предоставить людям два пути, разрушив этим простоту духа Божия, который проклинает тех, кто двоедушничает и готовит себе два пути: vae duplici corde et ingredienti duahus viis»[15].
8
Местр Жозеф — Мари, граф де (1754–1821) — французский политический деятель и философ, один из основных идеологов политической и религиозной реакции начала XIX в.
9
Аламбер Жан Лерон д’ (1717–1783) — один из главных представителей Просвещения, философ и математик. Воспитанник янсенистского но духу коллежа Мазарини, он обнаруживал способности как к точным наукам, так и к теологии. Янсенисты было заговорили о появлении «второго Паскаля». Но д'Аламбер в своем духовном развитии склонялся к деизму и просвещенческому рационализму; поэтому неудивительно его в целом критическое отношение к Паскалю, которого он. впрочем, считал «универсальным и возвышенным гением». Наиболее полно его критика паскалевских идей отражена в Похвальном слове аббату Уттвилю (1772). Как и все просветители, д'Аламбер, конечно же, не мог не критиковать и иезуитов.
10
О частом причащении (1643), сочинение А. Арно, написанное по поручению аббата Сен — Сирана и пор — рояльских монахинь в связи с одним случаем из исповедальной практики аббата. Маркизе де Сабле (1599–1678), хозяйке известного великосветского салопа и покровительнице яисенистов, Сен — Сиран запретил танцевать на балах после получения причастия утром. Она рассказала об этом исповеднику — иезуиту и тот благосклонно разрешил совершенно противоположное, утверждая, что факт приближения к святым Дарам наделяет человека благодатью, пребывающей с ним даже в тех ситуациях, в которые люди попадают по причине своей чисто человеческой слабости. Арно в рассматриваемой книге нападал на слишком снисходительных исповедников, которые отпускали грехи, не требуя от исповедующихся ни искренного раскаяния, ни твердого решения больше не 1решить. Благодать доступна лишь тем, чья душа в причащении обновляется, а не возвращается к прежним своим порокам. Т. е. фактически Арно писал о том же, о чем и Паскаль в Провинциалиях. В своих выводах Арно основывается на учении Ш. Борроме, арх. Миланского (см. прим.11 к Предисловию Вандрока). Воображаемое и визионеры, сочинение Николя (1667, Льеж, 2 т. in–12), опубликованное им под псевдонимом Дамвийера (DamvlHers). По причине содержащихся в нём нападок на театр, вполне соответствующих янсенистскому ригоризму, эта работа вызвала недовольство Ж. Расина (1639–1699), великого драматурга, воспитанника пор — рояльских «малых школ» времен Паскаля и первого историографа Пор — Рояля. Сочинителей романов и театральных поэтов Николь называл публичными отравителями душ, повинными в бесчисленных духовных убийствах.
11
Имеется в виду Жан Луи Гез де Бальзак (1597–1654), один из первых классиков французской литературы XVII в., внесший значительны й вклад в становление литературного французского языка.
13
Первое достаточно основательное опровержение (1694) Провинциалий, написанное известным иезуитом и королевским историографом о. Даниэлем (1649–1728).
15
См. с. 276 наст. т. — В Писании содержится множество мест, порицающих лицемерие, двоедушие и ложь. Особо можно выделить гл. 23 Евангелия от Матфея, те обличается внешняя праведность книжников и фарисеев. Ср. также Мысли, фр. 924 (об иезуитах): «Люди, не сдерживающие данного ими слова, без веры, без чести, без правды, с двойными сердцами, двойными языками…»