– А ты сказал своим родным правду о моем происхождении?
– То, что ты внебрачная дочь Ивана Григорьевича Ниловского? Но кого это может испугать? Мой дядя так прямо и пошутил: «Мало ли на свете даже титулованных особ, рожденных вне брака?»
– А то, что мать у меня была крепостной, ты сказал?
– Да кто будет допытываться о происхождении твоей матери? – с некоторой поспешностью откликнулся Юрий. – Сейчас не те времена, чтобы это служило неодолимой преградой. Граф Шереметев женился на бывшей крепостной, знаменитая актриса Семенова тоже из крепостных. Да мало ли еще примеров! Император Александр даже вовсе собирался отменить крепостное право.
– Собирался, но ведь не отменил, – вздохнула Софья. – Среди его приближенных мало таких, которые против рабства. Значит, так и будем жить по старым порядкам, никто нам новые не принесет…
– Уж не хочешь ли ты, чтобы сам Наполеон принудил нашего государя к отмене крепостного права? – с лукавым прищуром спросил Юрий.
– Принудил – Боже упаси, но посоветовал. А правда ли, что в Польше Наполеон в новой конституции записал: «Рабство отменяется»?
– Возможно. Но перед этим он завоевал Польшу, как и многие другие страны. А кстати, кто беседовал с тобой на подобные темы?
– Вельсович говорил…
– Вельсович? – воскликнул Юрий с некоторым возмущением. – Это тот поляк, который известен в губернии как учитель танцев и светских манер? Наверное, во время мазурки или полонеза он не только восхвалял тебе Наполеона, но и нашептывал на ушко любезности?
– Да ты ревнуешь, что ли? – удивилась Софья. – Как можно! Ведь этот пан Казимир – пожилой, почтенный человек!
– Ну, в твои семнадцать лет любой сорокалетний мужчина кажется стариком, на самом же деле Вельсович совсем не стар и, по-моему, весьма бодр, – проворчал Юрий.
Его ревность позабавила Софью и даже чем-то ей польстила, но, вместе с тем, девушка почувствовала, что разговор может отклониться от интересующей ее темы. Она приостановилась и, посмотрев на молодого человека внимательным, пытливым взглядом, заметила:
– Мне кажется, Юрий, ты уходишь от ответа. Скажи прямо: точно ли твоим родным все известно обо мне? Не будут ли они противиться нашему браку? Ведь, наверное, прочили тебе в жены родовитую дворянку с большим приданым…
– Дочь Ивана Григорьевича Ниловского – это тоже очень родовитая особа. А твое приданое – это твоя красота, чистота, ум и прочие достоинства. Большего мне не надо. Уверен, что матушка с дядей тоже тебя оценят. Ну, полно сомневаться и изводить меня вопросами. Идем скорее к Домне Гавриловне. Мне не терпится закрепить за собой звание твоего жениха.
Софье еще хотелось услышать от него, что он сам хозяин своей судьбы и не станет подчиняться мнению родичей, даже если все они окажутся против; но она ничего не успела сказать, потому что молодой человек порывисто обнял ее и закрыл ей рот поцелуем.
Со стороны дороги послышался стук колес, и, взглянув Юрию через плечо, девушка увидела приближающийся экипаж.
– Сюда кто-то едет, какие-то военные… – пробормотала она, высвобождаясь из объятий.
Экипаж представлял собой легкую открытую коляску, в которой ехало трое офицеров – причем один из них сидел на облучке и правил лошадьми, явно изображая из себя лихого возницу. Все трое были в коричневых доломанах с желтыми обшлагами, и Софья знала, что такие мундиры носят ахтырские гусары, квартировавшие сейчас в Харькове и Волчанске. Ее догадку подтвердил и Юрий:
– Да это же гусары ахтырского полка! Среди них могут быть и мои знакомцы по турецкой кампании[1]… Ба, да так и есть! Там Ружич!
– И Цинбалов, – с некоторым неудовольствием пробормотала Софья, узнав одного из офицеров – того, что с залихватским видом правил лошадьми.
Василий Цинбалов был местным жителем, сыном харьковских помещиков, хорошо знакомых Домне Гавриловне. Софья встречала его в городе и в имении тетушки, где он бывал принят среди прочих гостей, и составила не лучшее мнение о нем как о болтуне, склонном к бахвальству и сплетням. Впрочем, эти качества Цинбалова ее совершенно не задевали, а потому Софья относилась к нему вполне снисходительно. Фривольничать, особенно в присутствии Домны Гавриловны, он не решался, а на его ехидные намеки девушка всегда умела остроумно ответить.
Из двух сидящих в коляске офицеров один еще издали приветственно помахал рукой Юрию:
– Горецкий, ты ли это? Вот так встреча!
– Здравствуй, Ружич! – с улыбкой откликнулся Юрий.
В момент, когда экипаж поравнялся с Софьей и ее спутником, Цинбалов так резко осадил лошадей, что третий офицер, бывший явно под хмельком, чуть не выпал из коляски.
– Держись, Заборский! – со смехом воскликнул Ружич, хватая его за рукав.
– Черт возьми, Цинбалов, ты прямо Нерон на колеснице, так и хочешь угробить бедных христиан, – проворчал Заборский и тут же приосанился, окидывая заинтересованным взглядом Софью.
Ружич спрыгнул на землю и, обменявшись рукопожатием с Горецким, представил его товарищам:
– Рекомендую: мой давний знакомец Юрий Горецкий, когда-то мы с ним служили в одном полку. Он ушел в отставку, кажется, в чине артиллерийского подпоручика.
– Как так: начинал кавалеристом, а сделался артиллеристом? – хохотнул Заборский и, пошатываясь, встал с коляски. – Редкий случай.
– Не обращай внимания на неуклюжие шутки этого субъекта, – сказал Ружич и хлопнул подвыпившего гусара по плечу. – Кстати, зовут его Осип Заборский, и он славится в полку как удачливый игрок, отчаянный спорщик и поклонник Бахуса. А этот лихой возница, – он повернулся к третьему офицеру, – Василий Цинбалов, самый разговорчивый из наших весельчаков.
– А теперь помолчи, Ружич, и дай возможность господину Горецкому представить нас своей даме, – сказал Заборский, подкручивая усы.
Юрий, быстро взглянув на девушку, кивнул в сторону своего знакомого:
– Софья, позвольте представить вам Валериана Ружича, с которым у меня когда-то сложились весьма добрые отношения на службе. Ну а своих товарищей Ружич нам уже отрекомендовал.
– Да меня-то и рекомендовать не надо! – заявил Цинбалов, расшаркиваясь перед девушкой. – Мы с мадемуазель Софи давние знакомые. Кстати, Софья Ивановна Маврина – одна из самых красивых барышень в нашем уезде.
– Цинбалов, да ты невежа, если так говоришь! – воскликнул Заборский. – Какой там уезд! Я уверен, что мадемуазель Софи – самая красивая барышня во всей губернии! Позвольте, сударыня, приложиться к вашей прелестной ручке…
«Приложился» он чересчур долгим поцелуем, так что девушка с досадой выдернула руку и строго заметила:
– Сударь, я не люблю, когда комплименты граничат с фамильярностью.
Ее слова заставили Заборского слегка опешить, да и двое других офицеров на несколько мгновений замолчали. Эта короткая заминка дала Софье возможность лучше их разглядеть. Невысокий, щуплый и юркий брюнет Цинбалов некоторым образом оттенял Заборского, который был рыжеватым, довольно рослым и слегка грузным; его лицо могло бы считаться недурным, но все портили маленькие бегающие глазки неопределенного цвета. Ружич был самым привлекательным из троих: стройный, среднего роста, с правильными чертами смуглого лица, обрамленного черными кудрями, с открытым взглядом больших темных глаз. Его внешность, а также фамилия указывали на происхождение из южных славян, и Софья подумала, что Ружич, вероятно, потомок сербов, в прошлом веке поселившихся между Бахмутом и Луганкой и образовавших два гусарских полка.
Заборский кашлянул и, не желая показывать своего замешательства, с довольно развязным видом спросил:
– Неужто я вас чем-то обидел, красавица?
Софья взглянула на Юрия, и он тотчас включился в разговор:
– Господин Заборский, моя невеста не привыкла к такому фамильярному тону, да и мне это не нравится, извольте быть сдержанней.
Софья даже покраснела от гордости за себя и молодого человека, который только что во всеуслышание объявил ее своей невестой.
– О, так вы имеете удовольствие быть женихом этой очаровательной феи? – усмехнулся Заборский. – Что ж, поздравляю и прошу не метать в меня молнии ваших взглядов.