Словно в подтверждение его слов из пыльного облака вынырнул всадник на мышастой лошади. Чистый, почти не запылившийся мундир, загорелое лицо опять-таки не припорошенное пылью, витой шнур на эполетах. Фон Бок только мысленно вздохнул, представив, каким пугалом выглядит он сам. И как у этих штабных получается оставаться чистенькими?
— Майор Жюль Верн из штаба императора, — сообщил всадник, подъехав ближе. — Представьтесь!
— Капитан фон Бок, — козырнул артиллерист и продолжил, подбирая французские слова: — Командир третьей роты батальона пешей артиллерии Вестфальского короля.
— Гессенец? — сощурился Верн.
— Прусак, — буркнул фон Бок.
— Вижу, вам не просто говорить по-французски, — улыбнулся посыльный, переходя на немецкий. — Мы можем общаться на вашем языке. Вы меня понимаете?
— Вполне! — кивнул фон Бок. — Хотя выговор у вас странный.
— Главное — смысл, — улыбнулся француз. — У меня приказ императора: собирать на марше артиллерийские части и направлять их в распоряжение Главной квартиры. Следуйте за мной, герр капитан!
— Лошади и люди устали, — буркнул фон Бок, которому не понравилось распоряжение. — Мы изнываем от жажды и голода, поэтому не сможем передвигаться быстро.
— Вижу, — не стал спорить посыльный. — Но у меня для вас хорошая новость, герр капитан. Вон там, — он указал рукой на лесок на пригорке, — вас ждет отдых и пища. И сколько угодно воды. Хватит, чтобы утолить жажду, напоить коней и умыться самим.
Он улыбнулся. Фон Бок насторожился. Что-то было не так. Получить такое щедрое предложение от француза? На протяжении этой войны они давали ясно понять, что вестфальцы не ровня им. Это выражалось в интендантском снабжении в последнюю очередь, снисходительных взглядах французских генералов. Хотя обычные офицеры относились к вестфальцам по-дружески. Могли даже руку унтер-офицеру протянуть, что для пруссака казалось немыслимым[9]. Этот из таких?
Колебался фон Бок недолго. Посыльный говорил громко, и слово «вода» мигом разлетелось среди артиллеристов. В сторону леса теперь смотрели все, включая лошадей. «Ладно, — подумал капитан. — Для начала напоим людей и лошадей, а там посмотрим. Я могу затребовать и письменный приказ. У этого щеголя его наверняка нет…»
— Сворачиваем! — махнул рукой капитан.
Рота покинула дорогу, пересекла луг, на котором уже не осталось травы — съели лошади передовых частей, и втянулась в лесок. Вход в него преграждал густой кустарник, который, видимо, и не позволил другим частям отыскать здесь воду. Кавалеристы это непременно бы сделали. Но, судя по следам копыт, которые обрывались у опушки, они не догадались прорубить в кустарнике проход, либо поленились. А вот для роты фон Бока его кто-то сделал, причем, только что — листья на срубленных ветках еще не успели завянуть. Когда рота втянулась в рощу, проход позади завалили, но капитан этого не видел. Он, как и его подчиненные, смотрели вперед. Вода! Скорей бы!
Француз не обманул: за лесом протекал ручей. Небольшой, но воды здесь было столько, что хватило бы на полк. Бросив упряжки, солдаты, не ожидая команды, рванулись к ручью. Падая на колени, погружали грязные лица в воду и пили, пили, пили… Фон Бок только рукой махнул. Спрыгнув с лошади, он подошел к ручью выше по течению, нагнулся и зачерпнул воду ладонями. Сначала умылся, а затем стал пить. Утолив жажду, он осмотрелся, и увиденное ему не понравилось. Упряжки с пушками кто-то отогнал в сторону, а его артиллеристы жались у ручья, встревожено глядя в сторону леса. Там, выстроившись в шеренгу, стояли солдаты в зеленых мундирах. Ружья в их руках были направлены на подчиненных капитана. Блестели на солнце начищенные штыки. В довершение картины на опушку выскочили с полсотни бородатых всадников с пиками в руках. Растянувшись фронтом, они опустили пики ниже лошадиных шей — как раз на уровне человеческой груди, и замерли в готовности. «Русские!» — понял фон Бок. Сейчас прозвучит команда, и эти жуткие «cosaque» ринутся на вестфальцев. Некоторые из его подчиненных уже обнажили тесаки, лейтенант достал пистолет, но это безнадежно. Кавалерия их сомнет, а русские солдаты довершат дело штыками.
9
Реальный факт. Прусский унтер-офицер заплакал, когда французский офицер протянул ему руку. В прусской армии подобное было невозможно.