Наше пребывание в Годхавне было очень приятным. Единственно нам докучали комары, настолько сильно мешавшие нашей работе, что нам приходилось то и дело спасаться от них в каюты, чтобы немного передохнуть. Туда редко забирался этот гнус.
31 июля мы были готовы. Различные наблюдения были выполнены, и все наше снаряжение погружено. Мы уже запаздывали и должны были торопиться. Итак, мы простились с любезными людьми в Годхавне и подняли якорь. Инспектор, управляющий колонией и его помощник проводили нас по проливу. На официальных постройках были подняты флаги, и раздался салют с батареи. В шхерах[12] мы простились с нашими друзьями, еще раз приветствовали гостеприимный датский флаг и затем были предоставлены самим себе. Сейчас же в море нас встретил наш старый приятель, северо-западный ветер, и мы должны были лавировать.
Скала Парри была неправильно показана на нашей карте, и мы чуть-чуть не наскочили на нее. К счастью, мы заметили на ней буран и во-время отвернули. Она очень низка и вводит в заблуждение, напоминая спину кита.
За время пребывания в Годхавне я выдал каждому участнику экспедиции толстое шерстяное нижнее белье, исландскую куртку и Нансеновское верхнее платье, поэтому мы были готовы для встречи со льдами. Большинство из нас выменяло себе также одежду из тюленьей кожи.
6 августа мы были на траверзе[13] Упернивика в 12 милях от него. Здесь скопились сотни айсбергов, больше и солиднее тех, что мы встречали южнее. Дрейфующего льда мы все еще не видели и начали надеяться, что беспрепятственно проскочим Мельвильскую бухту. На следующий день мы миновали Итивлиарсук на 73°30' с. ш. — самое северное поселение цивилизованных людей. 8 августа мы были у острова Холмса и должны были начать переход через Мельвильскую бухту. Это самый опасный участок в этой части арктического океана. Много судов закончило здесь свой последний рейс. Впрочем, условия плавания опаснее в более раннее время года. В июне и июле, когда вскрываются льды, а китобои уходят на промысел к северу, — ведь нужно первым прийти на место, — им часто приходится вести тяжелую борьбу со льдами. Внешняя часть льдов в бухте вскрывается сначала, а внутренняя еще остается. Этот лед носит название берегового, или сплоченного льда. Китобои ищут прохода вдоль его кромки, и более благоразумные из них не оставляют ее, пока не выйдут на свободную воду у северной стороны бухты. В кромке берегового льда часто образуется нечто вроде природных гаваней, куда судно — в случае если наседает дрейфующий лед — может войти и там укрыться. Если такой природной гавани не встречается, то у многих китобоев бывает достаточное количество команды, чтобы в сравнительно короткое время самому врезаться в лед. В этих водах плавают, главным образом, шотландцы, и несомненно, что из этих шотландских китобоев здесь — в этих трудных и опасных условиях — выработались одни из самых выдающихся моряков нашего времени, знатоков Полярного моря.
У острова Холмса мы проложили курс на мыс Йорк. Условия плавания казались очень благоприятными. Нигде не было видно сплоченных льдов, а, насколько хватал глаз, вся Мельвильская бухта была покрыта айсбергами и обломками льда, то есть кусками айсбергов. В 3 часа пополудни мы прошли известный береговой знак "Чертов большой палец", утес до того напоминающий старый узловатый загнутый большой палец, что мы все расхохотались при виде его.
Мы поставили все паруса и пустили мотор полным ходом. Нужно было, не жалея ничего, пройти бухту как можно скорее. Но, к сожалению, наш курс на мыс Йорк не удержался долго. Уже на следующее утро мы были остановлены сплоченным льдом. За ночь образовался новый лед в четверть дюйма, и мы с досадой должны были повернуть к югу, как уж многие до нас. Но сначала мы пробились немного в лед, чтобы взглянуть на него поближе. Ровные, плоские и острые его края говорили за то, что это только что отколовшийся береговой лед, значит, по-видимому, мы держались слишком близко к берегу. Теперь мы шли вдоль этого льда к юго-западу. К юго-западу перед нами простирался ледяной выступ. Воздух над ним был темный и указывал на существование там открытой воды. Однако, за этим мысом торчал второй мыс на другой стороне большой бухты, наполненной рыхлым льдом. Мы попробовали войти в эту бухту, но лед скоро стал плотным, и нам пришлось снова уйти. Дальше в море лед был еще значительно плотнее и казалось, что мы находимся как раз на границе между только что отколовшимся береговым льдом и дрейфующим льдом. Поэтому я решил ходить здесь взад и вперед, так как полагал, что всякое изменение условий, вероятно, лучше всего проявится здесь. И действительно! В 12 часов ночи лед разделился и позволил нам идти без особой трудности. Одновременно спустился туман — густой и плотный. Тот, кто не видал тумана Полярного моря, не знает, что такое туман. Даже лондонский туман ничто в сравнении с ним. Ничего не было видно на длину судна. Но мы продолжали идти по компасу и в направлении своего курса, и лед вежливо уступал нам дорогу. Так мы шли среди влажной каши, но если бы меня спросили о состоянии льдов в этой части Мельвильской бухты, то я не мог бы дать никакого ответа. Однообразие иногда нарушалось тюленем, который сейчас же расставался с жизнью; мы объедались свежим тюленьим мясом. До сих пор нам не попадалось ни одной птицы, но здесь то и дело появлялись огромные стаи люриков — тысячами пролетали они мимо самого судна. Дрейфующие льды дают одно большое преимущество, а именно — изобилие воды, почти на каждой льдине бывают лужи чудеснейшей питьевой воды, и мы, наконец, позволили себе даже роскошь помыться и покупаться в пресной воде.