— Однако, — заметил я, — поскольку «Грейт-Истерн» неуклонно возвращается в вертикальное положение, это означает, что он обладает значительным запасом остойчивости[96].
— Для корабля это прекрасно, но каково пассажирам! — воскликнул Дин Питфердж. — Они, как видите, стремятся как можно скорее принять горизонтальное положение.
Доктор, придя в восторг от собственных слов, продолжал оставаться на ногах, и мы поддерживали друг друга, прислонившись к каким-то поручням. Дин Питфердж отделался лишь ссадинами на руках, и я выразил удовольствие по поводу того, что он не разбил себе голову.
— О нет, до конца еще далеко! — мгновенно отреагировал он. — Хотя катастрофы нам не миновать.
— Нам?
— Нашему пароходу и, соответственно, мне, нам, всем пассажирам.
— Если вы говорите серьезно, — удивился я, — почему же вы сели на этот пароход?
— Чтобы увидеть собственными глазами все, что случится, если мне повезет не погибнуть! — произнес доктор, отрешенно взирая на меня.
— Вы впервые плывете на «Грейт-Истерне»?
— Нет. Я уже несколько раз плавал на нем… из любопытства.
— Тогда мне вас не жалко.
— А мне вас не жалко.
— А мне и самого себя не жалко. Я констатирую факты и с нетерпением жду часа катастрофы.
Неужели доктор смеялся надо мной? Я не знал, что и подумать. Взгляд его маленьких глаз показался мне ироничным. Мне захотелось заставить его высказаться.
— Доктор, — обратился я к нему, — не знаю, какие факты легли в основу вашего прискорбного прогноза, но позволю себе обратить ваше внимание на то, что «Грейт-Истерн» уже двадцать раз пересекал Атлантический океан, и все эти рейсы завершились весьма удовлетворительно.
— Не важно! — воскликнул Питфердж. — Это судно «немножко приболело», простите меня за вульгарное выражение. Оно не увернется от своей судьбы. Вспомните, с какими трудностями проходили инженерно-технические испытания перед спуском на воду. Этот корабль имел не большее желание плавать, чем Гринвичская больница. Припоминаю также, что его создатель Брунель[97]скончался «от последствий операционного вмешательства», как говорят медики.
— Ах, вот как, доктор, — заметил я. — И вы еще считаете себя материалистом?
— К чему подобный вопрос?
— Я припоминаю, что существуют люди, не верующие в Бога, зато верящие во все остальное, например, в дурной глаз.
— Шутить изволите, сударь, — ответил доктор. — Но позвольте мне продолжить свою аргументацию. «Грейт-Истерн» уже разорил несколько компаний. Построенный для перевозки эмигрантов и грузов в Австралию, он так ни разу там и не был. Рассчитанный на то, чтобы развивать наивысшую среди трансатлантических пакетботов скорость, он в остальном остается несовершенным.
— Из этого, — вмешался я, — можно сделать заключение…
— Минуточку, — перебил доктор. — Один из капитанов «Грейт-Истерна» уже утонул, а он был из самых способных, потому что, когда он вел судно через высокую волну, ему удавалось избегать такой невыносимой качки.
— Ну что ж, — произнес я, — сожалею о смерти столь способного человека, вот и все.
— Тем не менее, — продолжал Дин Питфердж, не обращая ни малейшего внимания на мою недоверчивость, — об этом корабле рассказывают разные истории. Например, как некий пассажир заблудился в лабиринтах судна, точно в лесах Амазонки, и так и не нашелся.
— А, — с иронией отмахнулся я, — да разве это факт?
— Рассказывают также, — не останавливался доктор, — что во время монтажа котельных один механик был по ошибке замурован в паровом котле.
— Браво! — воскликнул я. — Замурованный механик! Вы попали в самую точку! Неужели вы всему этому верите, доктор?
— Я верю, — ответил Питфердж, — и верю самым серьезным образом в то, что наше путешествие, плохо начавшись, плохо и кончится.
— Но ведь «Грейт-Истерн» — судно прочное, — возразил я, — и жесткость его конструкции позволяет ему, как монолиту, противостоять любому натиску стихий и бороздить самые бурные моря!
— Без сомнения, судно прочное, — согласился доктор, — но пустите его наперерез высоким волнам, и сами убедитесь, выдержит ли оно это испытание. Да, это гигант, у которого сила непропорциональна размерам. Машины слишком слабы для такого судна. Вам не доводилось слышать рассказ о его девятнадцатом рейсе из Ливерпуля в Нью-Йорк?
— Нет, доктор.
— Так вот, я был тогда на его борту. Мы вышли из Ливерпуля в среду, десятого декабря. Пассажиры пребывали в безмятежности. Дела шли хорошо, пока ирландский берег укрывал нас от высоких волн. На следующий день такое же спокойное море и веселье среди пассажиров. Двенадцатого декабря в полдень ветер стал крепчать. Поднялось сильное волнение, и «Грейт-Истерн» закачало. Пассажиры, мужчины и женщины, разошлись по каютам. В четыре часа ветер перешел в бурю. Мебель заплясала. Одно из стекол в главном салоне было разбито головой вашего покорного слуги. Побилась вся посуда. Грохот стоял ужасный! Ударами волн сорвало восемь шлюпок. В этот момент машина, приводящая в действие гребные колеса, остановилась — огромный кусок свинца, сорванный с места качкой, попал в нее. И лишь винт тянул нас вперед. Вскоре гребные колеса заработали с половинной скоростью, но одно из них покривилось, поскольку плицы побились о корпус. Пришлось опять застопорить машину и полагаться на винт, чтобы хоть удержать судно в дрейфе.
Ночь прошла ужасно. Буря еще усилилась. «Грейт-Истерн» погружался в провалы между валами и не в состоянии был выбраться из водяного плена. К полуночи с одного из гребных колес слетел обод. Чтобы получить возможность маневра и поставить судно прямо, потребовалось поставить часть парусов, которые тотчас же надулись. Неразбериха стала всеобщей. От борта к борту были протянуты и закреплены цепи. Сломалась загородка для животных, и через люк в дамский салон свалилась корова. Еще одна напасть — переломился руль, и управление отказало. Раздались страшные удары. Это сорвался с креплений масляный резервуар весом в три тысячи килограммов, и он, носясь по междупалубному пространству, ударялся о перегородки и едва их все не переломал.
Суббота прошла в обстановке сплошного ужаса. Весь день ходили ходуном волны, и лишь в воскресенье они стали стихать. Один находившийся на борту американский инженер приспособил к рулевому управлению цепь. Мы понемногу начали маневрировать. Огромный «Грейт-Истерн» вернул себе остойчивость на волне. Восемь дней как мы отплыли из Ливерпуля, и кто знал, месье, где мы окажемся еще через восемь дней!
Глава IX
Признаться, слова мистера Дина Питферджа звучали неутешительно. Шутит доктор или говорит серьезно? Верно ли, что он плыл на «Грейт-Истерне» только для того, чтобы стать свидетелем катастрофы? Для эксцентричной личности все возможно, особенно если он англичанин.
А пока что наш пароход продолжал свой рейс, перекатываясь по волнам, точно лодочка. Он неуклонно следовал обычным маршрутом паровых судов. Известно, что на плоской поверхности кратчайший путь между двумя точками представляет собой прямую линию. На шаровой же поверхности это кривая линия, представляющая собой дугу так называемого большого круга[98]. Чтобы сократить маршрут, нужно следовать по этой линии. Но парусные корабли не всегда бывают в состоянии следовать этому правилу, поскольку зависят от направления ветров. И лишь пароходы чувствуют себя хозяевами в выборе строго вычисленного маршрута, так как только они могут двигаться точно по дуге большого круга. Именно поэтому «Грейт-Истерн» отклонился еще немного на северо-запад.
Качка продолжалась. Ужаснейшая морская болезнь, подобно эпидемии, захватывала все больше и больше жертв. Множество пассажиров, усталые и бледные, с заложенным носом, с пустым выражением лица, обхватив руками виски, как один, переселялись на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Они проклинали корабль, скачущий, как буй на воде, и Общество фрахтовщиков, в рекламных брошюрах которого объявлялось, что морская болезнь «практически неведома на борту «Грейт-Истерна».
[96] Остойчивость — способность судна, выведенного внешним воздействием (волнами, ветром, смещением грузов, наполнением отсека водой) из положения равновесия, возвращаться в него после прекращения этого воздействия.
[97] Брунель Изомбард Кингдом (1806-1859) — крупнейший английский инженер французского происхождения, проектант и строитель парохода «Грейт-Истерн».
[98] Дуга большого круга — воображаемый след от пересечения земного шара плоскостью, проходящей через его центр. Если секущая плоскость проходит при этом еще через какие-либо две точки на поверхности земного шара, в данном случае Ливерпуль и Нью-Йорк, то дуга (след), соединяющая эти порты, будет являться кратчайшим расстоянием между ними. Поэтому, чтобы сократить время плавания и сэкономить топливо, судам, следующим на дальние расстояния, например, пересекающим океан, выгодно при прокладке курсов придерживаться дуги большого круга. На навигационных картах, выполненных, как правило, в меркаторской проекции, дуга большого круга изображается кривой линией, обращенной выпуклой стороной к ближайшему полюсу Земли.