Так, радист Биаджи, находясь уже на борту «Красина», рассказал Чухновскому, что Нобиле запретил после катастрофы передавать по радио какие-либо подробности о последнем полете и падении дирижабля и вообще обсуждать между собой эти щекотливые для него темы. Мальмгрен, оказывается, возражал против полета к полюсу 23 мая из-за ожидавшихся неблагоприятных метеоусловий. И кроме того, он был убежден, что время для воздухоплавательных вояжей в Арктике уже упущено. Любопытную запись обнаружили авторы в неопубликованном дневнике Чухновского. 18 июля, когда «Красин» пришел в Кингсбей, он пометил для себя: «...готовность «Италии» ни разу не была десятичасовой. Сборы обычно продолжались сутки. Утомление экипажа уже к моменту вылета было громадным. Перед последним полетом, приведшим «Италию» к гибели, была авария, которую с трудом удалось исправить (кажется, большая утечка газа)...»[93]
Но вернемся вновь к уплывающей в туман «Италии». Куда повлекли корабль воздушные течения? И какая судьба постигла оставшихся на его борту Алессандрини, Ардуино, Каратти, Чокку, журналиста Лаго и профессора Понтремолли?
Специалисты подсчитали: после удара о лед «Италия» стала на 2 тонны с лишним легче и, значит, вновь поднялась на высоту около 3 километров. Превратилась отныне в неуправляемый воздушный шар.
Двадцать минут спустя после падения дирижабля радист Биаджи заметил на горизонте примерно в 30 километрах от лагеря столб дыма высотой приблизительно 100 метров. Эти цифры, разумеется, нужно принимать с большой осторожностью: истинные расстояния до предметов и их размеры в Арктике определить не так-то просто. Дым струился несколько минут и затем исчез.
«...По первому впечатлению, — отмечал Нобиле, — мы приняли его за сигнал, который подавали наши товарищи, чтобы указать, где они находятся». Мариано и Биаджи даже порывались отправиться к тому месту, но, поразмыслив трезво, все же не решились на опасное путешествие по торосистым льдам.
Впоследствии, взвесив все «за» и «против», Нобиле пришел к глубокому убеждению, что дым не был следствием пожара «Италии»: 16 000 кубических метров водорода, заполнявшего оболочку корабля, вспыхнули бы таким огромным факелом на фоне серого неба, что его, конечно, увидели бы все обитатели «красной палатки».
Интересную версию происхождения дыма услышал Чухновский от норвежских летчиков Лютцова-Хольма и Рисера-Ларсена, участвовавших в спасении экспедиции Нобиле. Они заявили, что «...видневшийся вдали дым в виде шеста с «короной» наверху мог быть дыханием кита (пар из ноздрей)». Они не раз впадали в подобное заблуждение и даже меняли курс, чтобы посмотреть,
что же все-таки горит среди сплошных льдов. «...Все это звучит достаточно невероятно, — замечает в дневнике Чухновский, — но судить об этом не наблюдавшему подобное явление трудно — все может быть...»
Итак, многое говорит за то, что дирижабль продолжил свой прерванный на мгновение путь, повинуясь теперь уже законам движения преобладающих ветров.
И вот мы в Гидрометцентре СССР — центральной синоптической станции страны. Сюда, как в банк, поступает на вечное хранение вся метеоинформация из многих районов СССР и из-за рубежа.
Внимательно выслушав рассказ о злоключениях итальянской экспедиции, старший научный сотрудник центра, кандидат географических наук Михаил Александрович Мастерских приглашает нас пройти в архив. Михаил Александрович — опытный синоптик, специалист своего дела.
На стеллажах архива сотни альбомов. Скрупулезно собранная по дням синоптическая информация за многие и многие десятилетия. Как может помочь она сейчас в нашем расследовании!
Михаил Александрович открывает пухлый фолиант, помеченный маем 1928 года, и мы погружаемся в застывшую летопись погоды.
— Вот смотрите, — говорит он после некоторого раздумья, — в конце мая Гренландское море пересекал мощный циклон. 25 мая его центр находился примерно в 200 километрах юго-западнее Шпицбергена. Он-то и определил погоду в тот роковой для «Италии» день: южные встречные ветры, туман, снег, обледенение. Прав был Мальмгрен, когда советовал отложить путешествие. Как видите, синоптическая карта составлена на 7 часов утра. Значит, по крайней мере в следующие двенадцать часов после катастрофы «Италия» летела в направлении северо-северо-запад со скоростью 30—35 километров в час.