Женщина с жёлтым саквояжем сидит на красном плюшевом диване в гостиной и точно спит, но на самом деле глаза её прикованы к лицу её Тони в страхе за возможность большого проигрыша.
Д. Бурлюк. Набросок из блокнота. 1950-е. Карандаш
— Что ты не пойдёшь и не остановишь своего Тони? — говорит ей Маруся, — вы работали вместе всю жизнь тяжко, он проигрывает твои деньги…
— А, моя дорогая, скандал, скандал, надоел уже; мне 60 лет, в Чикаго прожили 20 лет, в Нью-Йорке на 10-й авеню и 38-й улице имели лавку сигар и конфет, сыну нашему 18 лет, он рождён кесаревым сечением, в хай-школе проучился две зимы и больше не захотел, это он решил уехать навсегда в Италию, к бабушке, моей матери.
Ей 85 лет, она хорошо видит, слышит, и работает. Едем на юг Италии, в Бодэ [sic!], там жизнь будет легче, одна-две комнаты, не надо убирать, так много стирать. Бодэ на берегу Адриатического моря. Вся компания итальянцев высадится на последней остановке нашего корабля в Неаполе.
28 сентября 1949 года
Мария Forli — портниха модельных платьев, она в Америке была гостем год, ей всё нравится в стране янки, говорит по-английски, умные глаза внимательны: «нет, нет, я не устала, и позировать приятно, зная, что лицо моё останется на бумаге».
Девушка с глазами моря. Она плывёт с матерью в Африку, в Касабланку. Волосы её и на рисунке растрёпаны. Девушка родом из Саскачевана — Канады.
Как-то утром Маруся видела её в умывальной комнате, в нижнем белье, тело её, преждевременно увядшее, лишено привлекательности.
Рукопись М. Бурлюк. Первая страница третьего письма
III письмо книги
Полет с чёрными глазами — миниатюрное существо с впалой грудью, швейцарка; в Америке пробыла год, английского языка не знает, вечно бегает с детьми чужими по палубе. Можно думать, что Полет теперь, когда с каждым поворотом винтов мы всё дальше уходим от берегов богатой Америки, жалеет, что не вышла там замуж.
Следующими позируют Mr и Mrs Kashen, о рисунке с Mr Kashen священник сказал: «Это так же хорошо, как Мурильо».
«Человек в шляпе» — папа рисовал его в профиль. Модель заснула в начале сеанса и очень удивилась, пробудившись и узнав, что рисунок кончен.
С нами на пароходе возвращался на родину 76-летний итальянец, проживший в Америке 50 лет, он десятки лет прослужил полицейским в штате Монтана. Не только просил, чтобы его нарисовали, но также добивался с настойчивостью капризного ребёнка, чтобы ему отдали его «портрет». Инцидент был улажен лишь после того, как ему показали уже перед самыми Cannes набросок и объяснили, что портрет не окончен.
Пароход — это миниатюрный железный остров, плавучий остров. Здесь на крохотной территории собрались люди разных возрастов и разных наций. Каждый из них имеет свой отличный от других background[9]. Эти люди были воспитаны всяк на свой манер, они выросли в различных условиях. На берегу каждый из них имел собственное дело или служил у кого-нибудь. Некоторые из них жили очень замкнуто и, попав в это, почти семейное месиво человеческое, вначале стесняются, держатся особняком, неохотно знакомятся. Но потом они также уступают, подчиняются примеру общительности и рассказывают о себе. На корабле, как только скрываются берега, как в каждом человеческом коллективе, немедленно обозначаются классы.
Пассажиры расходятся по принадлежащим им каютам, кают-компаниям (обеденные залы) и палубам. Те, которые тратят на путешествие больше денег, получают максимум удобств и внимания при обслуживании.
Пассажиры первого класса лучше одеты, вид у них более чистый и холёный. На корабле имеется класс правящих, прислуга, упитанные весёлые повара, а затем класс рабочих. На кухне много рук занято бешеным мытьём посуды и чисткой котлов, а на палубе с первыми проблесками зари отряд матросов скребёт, моет, красит. Пассажиры чувствуют себя, как на броненосце. Проводя все эти работы, матросы не обращают внимания на пассажиров, и к концу морского путешествия не было ни одного пальто, пиджака, брюк, юбки, кофты, свитера, на которых не было бы пятен белой эмалевой краски и приставших деревянных опилок. Перила на корме испещрены различными надписями, вырезанными в дереве.
В каждом существе живёт инстинкт продолжения рода. Искусство является как бы вторичным половым признаком, в художнике особенно силён этот позыв к саморазмножению себя в будущем. Этот позыв неисчислим в своих калибрах: обитатели пещеры Lascaux in the hills Dordogne, France[10], первые посетители Каса Грандэ в Аризоне покрыли стены графическими следами своего пребывания{18}. Авторы исчезли — их автографы остались. Осталась память об этих людях, сохранился их почерк. Так как эти рисунки и автографы уникальны, то их тщательно сберегают — ценный многоречивый документ прошлого, но мотыльками современия, летящими через океан на Sobieski, не интересуется никто — матросы безжалостно выскабливают эти творческие моменты малой (заборной) литературы. Опершись о перила, смотрит из-под своей помятой шляпы маленький человек. Пятьдесят лет он подметал в парках Чикаго, даже теперь среди океана он кажется покрытым пылью дорожек, маленький человек поёт однотонные хоралы.