Так рассуждает поэт, давший высокие образцы самого свободного, самого раскованного стиха. Речь идет о верлибрах Давида Самойлова. Любопытно, что Борис Слуцкий оставил после себя значительно меньше верлибров, чем его друг и соперник. Причем Самойлова никто не обвинял в «прозаизме», тогда как расхожим обвинением Слуцкого было как раз то, что он пишет рифмованную прозу.
Можно было бы противопоставить Слуцкого и Самойлова по линии гражданственности: дескать, Слуцкий погружен в сиюминутность, в политику и быт, а Самойлов — гений чистой красоты и искусства. Но и это не так. Для обоих характерны высокая социальная ответственность, гражданственность. Но эти черты по-разному реализовывались в их творчестве.
Слуцкий в стихах впрямую выражал свою гражданскую позицию. Его эстетику можно определить строками из его же стихотворения: «Меня не гонят — я не гонюсь…» («…Я просто слушаю людскую беду. // Я горе-приемник, и я вместительней // Радиоприемников всех систем».) Язвы человеческого существования: война, кровь, грязь, несправедливость, нищета — нередко заслоняли от него гармонию мира, вызывали боль, сострадание, протест. «Слуцкому часто вменяли в вину дисгармоничность, противопоставляя ему поэтов светлых и легких, — пишет Владимир Корнилов. — Но по моим наблюдениям, поэты светлые и легкие часто в жизни и в работе отворачиваются от человеческих несчастий, словно те мешают их гармонии. Слуцкий же в высшей степени был наделен пронзительным и в то же время необыкновенно действенным даром сочувствия. Трагичность мировосприятия всегда и предполагает крупность личности»[303].
Лирика Слуцкого «оборачивалась эпосом» (Ю. Болдырев). Она охватила исторически ограниченный отрезок жизни советского общества тридцатых — семидесятых годов со всеми его победами и поражениями, катастрофами и рухнувшими надеждами. Отсюда — близкая к прозе суровость и беспощадность его стиха. Поэтому так поражают своей лиричностью последние стихи из синей записной книжки, посвященные Тане, созданные в те несколько месяцев после ее смерти, пока Слуцкий мог писать. Может быть, этими стихами начинался новый Слуцкий и только болезнь оборвала наметившийся поворот его творчества?
Самойлов свою гражданскую позицию выразил главным образом в прозе — «Подённых записях», «Памятных записках» и в обширной переписке. Гражданские мотивы в его стихах опосредованы: он умел «быть серьезным, не обнаруживая серьезности» (И. Шайтанов). Поэзия Самойлова философична и зиждется на иных, чем у Слуцкого, эстетических принципах. Еще в 1942 году он сформулировал для себя: «И вот что требуется показать. Как из тысячи нелепостей получается прекрасное устройство мира»[304]. Язвы и уродства жизни не заслоняли ему гармонию и красоту.
Это вызывало у Слуцкого желание спорить. Недаром одно из самых жестких своих стихотворений он оснастил полемичным эпиграфом из Давида Самойлова.
Думается, что этой своей «Песней» Слуцкий возразил на пусть и ироничное, но принципиальное завершение «Элегии» Давида Самойлова:
303