— Все согласны? — спрашивает приглушенный бас.
— Согласны!.. Все…
— Скрепим эту клятву своими именами!
Под строками клятвы ставятся подписи: Жак Юрай, Лилко Павел, Томчик Рудольф, Capo Штефан, Кленчи Клемент, Горной Николай, Алексенко Иван, Замечник Рудольф, Иванов Леонид, Новак Виктор, Бакеа Грегор.
Жак говорит:
— Capo! Пойди во двор, подмени постового.
К дверям движется рослая фигура. Вскоре оттуда появляется другая, приземистая.
— Франтишек! Дело наше мы скрепили клятвой. Вот она. Читай и, если согласен, подписывай.
Согласен ли он, Франтишек Шмид? Этого Юрай мог бы и не спрашивать. Не сегодня и не под дверью пекарни начал Франтишек уговаривать пулюшку повернуться против насильников. И не одну солдатскую душу повернул на путь борьбы с ними. Не один его друг уже шагает партизанскими тропами.
Солдат берет бумагу и, не читая, подписывает.
— Прочитай, Франтишек.
— А я давно уже прочитал… в ваших душах.
Жак берет бумагу. На ней двенадцать имен. Нет, это не просто имена стоят под клятвой — тут поставлены жизни. Ведь пишется та клятва в фашистской неволе. Словацкие парни добровольно встали рядом. Теперь двенадцать жизней надо вручить кому-то одному.
— Кому, други, хранить доручим?
— Тебе, Юрай.
— Тебе вверяем.
— Кому командовать?
— Командуй ты, Юрай.
— Спасибо, други. Постараюсь.
…Спят Большие Копани, широко разгнездившись в песчаной степи. Над селом свирепствует ветер. Он сердито шумит в кронах деревьев, постукивает по крышам, тянет свою песню, то уныло-безнадежную, то прерывистую и звонкую.
Разгулялась ненастная ночь. Неспокойны, как эта ночь, и думы словаков.
Их пока горстка. Это простые солдаты: стрелки и пулеметчики, шоферы и пекари. Они искренне любят народ и ненавидят врагов, потому и восстали против зла и начали служить высокому долгу.
Национальное единство. Солдатская солидарность. Этим моральным силам придана антифашистская направленность. С огнем гнева в сердцах и с оружием мести в руках многие сыны Словакии уже перешли на советскую сторону и служат делу освобождения и своей, словацкой, родины.
Есть чем гордиться подпольщикам. Есть о чем подумать. Стоят они на новом рубеже своей жизни. Настало время и им, организаторам солдатского подполья, повернуть против Гитлера оружие. Возможности их нелегальной работы в дивизии исчерпаны.
Жак давно уже подпольщик. Он, как и Виктор Хренко, Войтех Якобчик и многие другие антифашисты, покинувшие «Рыхла дивизию» или ушедшие в подполье, заочно приговорен к смертной казни. Выход один: передав дела подполья тем, кто вне подозрении, уйти. Куда? Проторенные дороги в крымские леса не закрыты. Они только удлинились. Туда надо двигаться, к партизанам, в строю которых уже стоят словаки. Уходить нужно немедленно. Пройдет два-три дня, и будет поздно.
Спят Большие Копани. Шумит, воет ветер. Моросит осенний дождь. Степь плотно окутана тьмой. А по пекарне движутся тени.
— Каждую минуту будьте готовы, — приказывает только что избранный командир.
— Да, да, Юрай.
— Вы, Томчик и Лилко, автомашины держите наготове.
— Все будет, Юрай.
— Шмид и Дудашик! Вы берете пулемет… А вы, хлопцы, делаете запас патронов и гранат!..
— Будем стараться.
— Николай! А проводники будут?
— Будут, Юра. Проводники готовы.
Николай Горной отводит командира в сторону.
— Юрай! Тут скрывается один словак по имени Цирил. Я хочу познакомить тебя с ним: может, и его в лес возьмете?
— Как его фамилия?
— Не узнал. Он скрывает фамилию.
— Бери и его.
Кончив работу, они покидают пекарню; группами и в одиночку исчезают в плотной темени ночи.
…Знакомым, скрытым ходом Николай Горной взобрался на чердак. Разбудил Цирила и раскрыл принесенную сумку с едой.
— Дякую, пекне, — сразу набрасывается на еду словак.
— Цирил, как твоя фамилия?
— Я уже поведал тебе. Ако найду проводника на крымский лес, тогда скажу. И еще скажу. Николай! Ты русский человек. Что не убегаешь до партизан? Куда клонишься? Я не русский, але клонюсь до русских. Не служу гитлерови, седем раз арестованный був.
Так и не назвал опять Цирил свою фамилию. А Николай не открыл ему тайну о Жаке, тоже скрывающемся то у местных жителей, то на квартирах у солдат.
Двадцать первого октября поехали мотоциклом в Воинку: Цирил в коляске, Николай на заднем сидении, за рулем словак Иозеф Грман.
Когда подъезжали к Воинке, Грман на ходу крикнул:
— Може, прямо на лес, до партизанов двинемо?
И весело засмеялся.
В Воинке Николай привел Цирила во двор сапожной мастерской, оставил за сарайчиком. Скоро пришел с широкоплечим мужчиной среднего роста в комбинезоне и фартуке мастерового.
— Саша, сапожник, — так представился хозяин мастерской. Выслушав просьбу Цирила о проводнике в лес, пожал плечами.
— Не скажу точно. Но молва ходит, будто есть тут партизанские проводники. Поищи, может, найдешь.
Потом добавил тихо:
— Слышал я, будто по одному перебежчику они не водят. Ты подбери группу, тогда…
От этих слов у Цирила на сердце стало легко-легко. Захотелось обнять сапожника, расцеловать, как самого любимого человека…
…Пришел двадцать второй день октября. Воскресенье. В общинном дворе играет оркестр. Командиры пытаются поднять настроение словацким солдатам.
Кое-кто из солдат пришел. Появились и девчата. Начинаются танцы.
Тут как тут и пекари. Только пляшут они не с девчатами. Танцуют и:
— Павел! Твое авто наготове?
— Да.
В другой солдатской паре то же:
— Франтишек! Пулемет будет?
— Будет.
То один, то другой уходит в глухой конец двора, там через лаз проникает в сад, скрывается в кустарниках. В зарослях шелестит шепот:
— Юрай! Все наготове.
А перед самым вечером вдруг новости:
— Юрай! Возьмем и вот этого парня, Грмана Иозефа. Дуже он хочет в лес, — просит Николай Горной и тут же представляет своего помощника-мотоциклиста.
А Грман добавляет:
— И моего приятеля возьмите, Иозефа Белко. Я ему рассказал.
— А кто тебе разрешил? — обеспокоенно спрашивает Жак.
— Мы клялись вместе убежать.
— Клятву принимали?
— Да.
Когда стемнело, Жак зашел на квартиру к Николаю Горному. К подпольщику подошла дочь хозяйки Елена.
— Юрай! Желаю тебе и всем вам удачи.
— Дякую! Але про яку удачу ты ведаешь?
— Про крымскую, партизанскую.
Жака бросило в пот.
— Ты чо кажешь? У нас нема думок про партизанов.
Елена улыбается.
— Юрко! Про ваш отъезд знают все девчата, успевшие познакомиться с твоими друзьями. Любовь, когда она настоящая, имеет свои правила. Она сильнее ваших тайн. Ясно?
Хорошо, что от Цирила Зоранчика приехал связной, и час отъезда приблизился.
Зоранчик со своей группой в соседнем селе Брылевка. Отъезд назначил на двадцать часов сегодня. Но у него сорвалось с автомобилем — угнали по срочному приказанию в Мелитополь. Юраю с группой на своем транспорте надо прибыть в Брылевку к двадцати ноль-ноль.
— Это кстати. К двадцати, то есть через час, все будут в Брылевке.
Но тут, в Больших Копанях, рухнуло главное: машины Лилко и Томчика тоже взяты в рейс под Мелитополь[67]. Павел и Рудольф сказались больными. И только благодаря этому им удалось отвертеться от поездки.
Жак пригласил Иозефа Белко. Он тоже шофер. Его машина в полной готовности, и сам он просится в группу. Правда, путевка и пропуск выписаны на выезд в три часа ночи.
— Белко! — твердо говорит Жак. — В семь сорок пять вечера чтоб было авто.
Понял?
— Да, Юрай, машина будет…
Выход из тупика найден. Но как медленно тянется время!.. Наконец, стрелки показывают заветные девятнадцать часов сорок пять минут. Юрай — в пекарне. С ним — восемь человек. Подходят еще два солдата. Это патрульные — свои.
67
Значительно позднее выяснилось, что западнее Мелитополя батальон «Рыхла дивизии» начал переходить на сторону Красной Армии. Немцы бросили туда немецкие и некоторые словацкие части, забрав для этой цели большую часть машин в округе. Но батальон, дав немцам бой, успел уйти.