— Чуешь, паробок! Покличь до нас господаря Демишаева.
— Моя не ходит от поста.
— А мы не можемо вступовать на склад, щоб не пропустить авто.
— А вы один тут стой, один туда иди. Один дверь направо — там Демишаев.
Словаки так и сделали.
В следующую минуту к часовому подошла низенькая крестьянка:
— Простить, будь ласка! — робко заговорила она. — Я деревенська. Из-под Карасубазару. Шукаю господина Демишаева Бейтуллу. Ему письмо привезла.
— Давай, передаем.
Женщина неторопливо засунула руку за ворот кофты, достала письмо, но тут же засунула его обратно.
— Ни, це не можна. Сказано, прямо ему передать.
— Ну прахади. Один дверь направо — там Демишаев.
В коридоре крестьянка встретилась со словаком. Тот кивнул на провода и резанул пальцем по пальцу.
В первую дверь направо крестьянка вошла без стука.
— Прошу прощения. Вы будете господин Демишаев Бейтулла? Вам письмо.
— Садысь, ахыс хароший. От каво? Давай!
Он уставился на симпатичную посетительницу маленькими блудливыми глазками.
Вручив письмо, женщина спокойно села на стул у стола и стала наблюдать за хозяином кабинета. А он читал, все более недоумевая.
— От каво эта письма?
Вместо ответа посетительница встала и заговорила по существу.
— Я к вам, господин Демишаев, из леса, от подпольного обкома партии.
— Что?!!
Лицо предателя вытянулось, грузная фигура откинулась на спинку кресла, а рука потянулась к телефону.
— Правакасия! — прошипел он.
— Не шумите!
Но он продолжал стучать по телефону.
— Але! Але!
— Телефон обрезан. Перестаньте шуметь. Послушайте спокойно. Если не хотите жить, хватайтесь за пистолет. Стреляйте! Только должна вас предупредить: вас уложат раньше, чем вы это сделаете.
Бейтулла уставился на женщину острым, пронизывающим взглядом, видно, собираясь с мыслями.
— Может, вы думаете, что я из гестапо? Нет, — проговорила она. — Вот вам доказательства. Вглядитесь в почерк письма. Прочитайте и вот эту записку, — передала она через стол бумажку. — И тоже присмотритесь к почерку. Может быть, узнаете, кто писал?
Отойдя подальше от стола, она наблюдала за выражением его лица; оно мрачное, злое, напряжено до крайности.
— Хто эта пишет?
— Подсказать? И письмо и записку писал тот, с кем вы сидели за одной партой в школе, с кем учились в одном институте и переписывались.
— Кадыев?
— Вот видите, угадали. Память у вас хорошая. Товарищ Кадыев в лесу. На важном посту.
— Знаю, — сердито бросает татарин, — он начальник разведки.
— Верно. Могу сказать, в каком он отряде. Но лучше я добавлю другое. Не совсем хорошее слово просил передать вам комсомолец Сейдали Курсеитов, сын того вашего соседа Курсеитова, который еще до войны переехал из Байдар в Зую. Сейдали тоже у нас в лесу.
— Это моя тоже знает.
Голос Демишаева заметно упал. Лицо побледнело. На нем резче обозначились морщины. Женщина поняла: упоминание партизанских фамилий придавило подлеца тяжелым грузом.
— Скажи: почему ты пришел на мене? — раздраженно спросил Бейтулла.
— Вот это уже конкретный разговор, — оживилась гостья. — Подпольный обком партии интересуется: что вы думаете, когда читаете сводки о продвижении Красной Армии от Волги до Днепра?
— Моя не думает, моя агитировать не надо. Бесполезна. Ухади! Сюда хто-нибудь прийдет…
Видимо, испугавшись собственной угрозы, Демишаев изорвал и проглотил записку Кадыева, а письмо сунул в боковой карман пиджака. Им можно прикрыть эту встречу.
Попытки сломить упорство гестаповского прислужника остались бесплодными. Разговор зашел в тупик. И, хорошо зная, что выход из этого тупика один — наступление, Женя перешла к тем средствам, какие Емельян Колодяжный назвал резервными.
— Господин Демишаев! Хотела договориться с вами по-хорошему. Но ничего не получается.
С этими словами она достала из сумки незаклеенный конверт и подала ему третье послание.
По мере того, как он читал новое письмо, лист все сильнее дрожал в руках. Но Бейтулла взял себя в руки. Порвал письмо, положил его вместе с конвертом в пепельницу и зажег.
— Панеси теперь на эсдэ! — тычет Бейтулла пальцем на догорающие бумаги.
— Пепел мы оставим вам. А в эсдэ будет отправлен второй экземпляр. Он будет вручен, если я с вами не договорюсь или не выберусь отсюда. В том письме к донесению о продаже вами на черном рынке большой партии краденых товаров приложены и фотокопии документов, которыми прикрыто это хищение.
Наступило тяжелое молчание. За дверью слышался размеренный стук кованых ботинок.
— Што хочит от мене твоя опком? — наконец совсем тихо спросил Демишаев.
— Мы не требуем и не просим. Победим и без вашей помощи. Вы видите и сами. Мы просто желаем помочь вам хоть частично искупить вину.
— Што нада? — совсем вяло проговорил Бейтулла.
— Совсем немногое: прежде всего список членов мусульманского комитета. И характеристики каждому. Самые краткие, но чтоб вся правда была написана, — начинает партизанка с мелкого, но острого крючка, на который должен пойматься Бейтулла.
— Карашо. Приходи завтра.
— О, нет! — останавливается перед столом Женя. — Пишите сейчас. Без списка я не уйду.
— Но сюды хто-нибудь прийдет!
— Пока я тут и пока солдат под дверью, к нам никто не войдет. Пишите!
Грузно навалясь на стол и взяв ручку, Демишаев стал писать.
Григорий Гузий ждет Женю на Красной горке, в квартире подпольщика Бокуна уже долго. Всегда спокойный и уверенный, сейчас он чувствует себя очень плохо… Не вывернулся ли Бейтулла? Не отдал ли Женю немцам? Многое он передумал за эти часы ожидания. Тяжелее всего то, что ему запрещено даже наблюдать за местом встречи Жени с Бейтуллой. Легко сказать: сиди и жди.
Время, отведенное на операцию, истекло, а Жени нет. Хозяйка квартиры Мария Михайловна, вторично посланная на Кооперативную улицу, возвратилась ни с чем.
— Все там тихо, вроде все нормально, — говорит она, стараясь быть поспокойнее. Но бледное лицо и встревоженные глаза выдают ее волнение.
В муках ожидания протянулась и вторая половина дня. Вечереет, а Жени по- прежнему нет. Это смахивает на провал. Григорий берет с полки фуражку, потуже натягивает ее на голову и идет к выходу, но в дверях сталкивается с Сашей-«спасительницей». Девочку так прозвали подпольщики за то, что часто, играя с братиком на улице, она предупреждает домашних об опасностях.
— Тетя Женя идет! — радостно кричит «спасительница».
Следом за девочкой входит Женя.
— Написал? — нетерпеливо спрашивает Григорий.
— Собственноручно. — Женя устало опустилась на скамейку. Из-за ворота кофты достала сложенные вчетверо листы, подала Грише.
Тот пробегает глазами по страницам:
— «Состав Симферопольского мусульманского комитета… этого времени особых изменений не произошло… А только в составе руководящей тройки… Выборы проходят… по указанию гестапо…»[53]. Молодец, Женя! Ну, как он, поверил?
— Поверил, — отвечает Женя, — во все поверил, кроме нашей ему амнистии. Слишком тяжел груз его преступлений. Такое сразу не сбрасывается.
— А письмо кольцовское взял?
— О! На письмо накинулся, как шакал на падаль. Утопить Кольцова, чтоб самому выслужиться перед Минцем, — это в его духе. Такой мать родную продаст.
— Но связь с лесом он согласился поддерживать?
— Согласиться-то согласился. Да шел он на это с такой неохотой, будто на расстрел шагал… Когда уходила от него, дрожала — все ждала преследования. Весь поселок Анатра исколесила, потом на Украинке следы запутывала…
Из рассказа Жени стало ясно, что уничтожение Кольцова можно считать обеспеченным. В руки доктора Минца попадут те донесения Кольцова, которые тот доставил в лес и под которыми теперь поставлены свежие даты. Демишаев скажет начальнику, что письмо было обронено Кольцовым, а он подобрал во время совместной выпивки. Подлинные письма Кольцова вместе со свидетельством такого лица, как Демишаев, — этих улик достаточно, чтобы убрать агента, который стал уже известным в подполье и потому ненужным для фашистов.