И даже если считать “очеса призора” “дурным глазом”, а в “дурном глазе” видеть колдовство –– то ведь молитва-то читается над матерью и младенцем, который еще не крещен. И в молитвах крещения и в последующих об этой опасности уже и речи не идет. Молитва первого дня говорит о том злоключении, которое может подстерегать некрещеного человека. Но можно ли опасения дохристианского мира переносить в мир крещеный?
Собственно, это и было, очевидно, мотивом внесения такого рода двусмысленной формулы в церковный обиход. Вера в сглаз была в народе почти всеобщей. Церковные разъяснения по этому поводу выслушивались, но сердцем не воспринимались. Матери приносили младенчика в храм на крестины, а затем, для полноты эффекта, несли еще и к бабкам на заговор от порчи. И вот тогда, чтобы отвадить людей от посещения бабок-заговорщиц, Церковь решила внести в свой обряд формулу, которую можно истолковать как защиту от порчи: мол, у нас вы и так получите то, что хотели бы получить от бабок, а потому и вовсе не стоит к ним ходить… Не веру Церкви в сглаз свидетельствует эта формула, а желание Церкви этой вере противостать[285][285]. «Как таковое, это выражение в виду подозрения его в несоответствии с церковными воззрениями давно обратило на себя внимание в русской литературе… Занимающая нас молитва не может быть отнесена к молитвам древности первостепенной. В занимающем нас случае нашло себе выражение именно народное верование. По нашему разумению в настоящий раз со стороны Церкви можно предположить даже сознательное побуждение внести в молитву упоминание о трактуемом веровании. Это побуждение - намерение устранить таким действием из практики всякие бытовые апокрифические обряды, направленные к тому же, к чему выражением «от очес призора» направлена и наша молитва»[286][286].
Такое нередко происходило в истории Церкви: она как бы разрешала рядом с собой существовать какому-то языческому поверью, не внося его в свое вероучение, но и не объявляя ему войну.
Мы знаем, что Слово Божие приспособлялось к уровню мышления ветхозаветных евреев: «Он расположил блаженного пророка употребить эти грубые выражения для научения рода человеческого… Моисей излагал все, приспособляясь к слушателям… Обрати внимание на снисхождение божественного Писания – какие слова употребляет оно ради нашей немощи… Употреблены грубые речения приспособительно к немощи человеческой… Столь простые слова употребляются ради нашей немощи»[287][287].
Но неужели славяне или франки в пору их христианизации были настолько выше тех евреев, что к их уровню мышления ничего в православии не надо было приспосабливать и занижать? Такое предположение абсурдно. Значит, не только к народном православии, но и в церковной педагогике должны обретаться такого рода представления, которые попущены Церковью из снисхождения. И это та работа, которую рано или поздно, невзирая на гвалт обвинений в “обновленчестве”, должно исполнить наше богословие – работа осознания и вычленения такого рода компонентов…[288][288]
285
[285] См. Алмазов А.И. Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры. К истории византийской отреченной письменности. Одесса, 1901, с. 40.
286
[286] Алмазов А. И. К истории молитв на разные случаи. Заметки и памятники. Одесса, 1896, сс. 9-10.
287
[287] св. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия 4,4; 15,2; 17,1; // Творения т.4. кн.1. сс. 11, 27, 121, 138.
288
[288] «У нас до 1771 г. существовал обычай всех умиравших неестественною смертью удавленников, утопленников, замерзших и т.д. не отпевать и не класть на кладбищах: их неотпетыми свозили на так называемые «убогие дома», которые находились вне городов и предсталвяли из себя глубокие ямы. Сложенные там тела оставались неотпетыми и незасыпанными до седьмого четверга по Пасхе. На Семик священник служил общую панихиду, а добровольно являвшиеся сюда мужчины и женщины зарывали яму с телами и вырывали новую… В патриаршей грамоте Макарьевскому Желтоводскому монастырю (1628 г.) запрещается хоронить по христиански умерших случайной или насильственной смертью – «А который человек вина упьется, или удавится или ножем зарежется, или с качелей убьется, или своею охотою купаючися утонет, тех у церкви Божией не хоронити и над ними не отпевати»» (Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т.1. Харьков, 1916, с. 200; подробнее см.в книге: Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии: умершие неестественною смертью и русалки // Зеленин Д. К. Избранные труды. М., 1995). Вот эта народная память о том, что утопленников хоронить и отпевать нельзя, вдруг проснулась осень. 2000 года – и пошли слухи о том, что моряков, погибших на подводной лодке «Курск» отпевать нельзя… В церковную печать, по счастью, эта сплетня не просочилась. Но это примера достаточно, чтобы понять – какой шок порой испытываешь, встречаясь с потаенными верованиями наших прихожан или же просто изучая «преданья старины глубокой»…