В начале июня к нему пришла Веронка с известием, что Мормуль, то есть свояк из Жекутя, и Войцех Жебро хотят обязательно с ним повидаться. Жебро приехал во Влоцлавек за жаткой для графа Доймуховского, у которого он батрачил. А свояк пристроился к нему, чтобы не покупать билет на пароход, ибо его скупость росла вместе с состоянием. У него была теперь целая влука[29] земли, он строил мельницу и арендовал графские сады.
Именно в этих садах свояк хотел устроить Щенсного, чтобы тот сторожил фрукты, отправлял их и часть продавал на месте. Сам он готовился к пуску мельницы на реке Малютке и не мог этим заниматься; в Щенсном он был уверен, что тот сам воровать не будет и другим не даст. Он думал, что Щенсный, оказавшись без работы, примет его предложение с благодарностью. Но Щенсный отказался, почуяв здесь руку Корбаля: Корбаль имел свой пай в мельнице и ему же свояк продавал весь урожай фруктов.
Таков, в очень сжатом пересказе, путь Щенсного ко второму коренному перелому в его жизни. И здесь, чтобы восстановить события как можно точнее, нам придется — вооружитесь терпением! — снова обратиться к его воспоминаниям.
Но потом, когда Жебро рассказал мне наедине, зачем он действительно приехал во Влоцлавек, я сразу же пошел с этим к товарищу Олейничаку, и тот решил, что эта работа в самый раз для меня. Дал мне указания и литературу для моего первого самостоятельного партийного задания.
Тут уж я, разумеется, подписал со свояком договор на работу в Доймах с 15 июня по 1 октября за четвертую часть всего дохода, но не менее четырехсот злотых плюс десять процентов от продажи фруктов на месте и три куба фруктов на зиму.
Сразу после моего приезда у меня собрались Войцех Жебро, Рох Сементковский и Игнаций Люсня, все батраки Доймуховских. Они были со мной откровенны, так как Жебро знал меня с детства.
Значит, положение их было такое: работали от зари до зари, получая за это двенадцать кубов зерна в год и сорок пять злотых в квартал; жили в одной комнате, с земляным полом, и еще обязаны были давать в усадьбу по две «посылки» от каждой семьи, а у кого не было взрослых детей, тому приходилось нанимать со стороны. Они работали тоже от восхода до заката за сорок грошей в день и три фунта зерна.
«Посылки» эти больше всего возмущали людей. Это было тяжкое бремя, Люсня, например, говорил, что из-за них дети с пути сбиваются, не могут ни в школу ходить, ни ремеслу учиться. К тому же плата у Доймуховских была самая низкая во всем уезде и жилищные условия ужасные: комнаты без полов, часто без стекол в окнах, давно не ремонтированные. К этому еще надо добавить, что выплату всегда задерживали на несколько месяцев, потому что граф, как и полагается графу, все наличные транжирил и для расплаты с батраками у него не оставалось.
Волнения начались еще в апреле, но как-то сумбурно. Все скопом пошли к управляющему требовать невыплаченные «фунты». Управляющий крикнул в окно; «Я вас не звал — вон отсюда!», они отошли в кусты и, пропев «Красное знамя», разошлись по избам.
В конце мая батраки всех трех доймуховских усадеб послали Жебро во Влоцлавек, в профсоюз, но в профсоюзе сельскохозяйственных рабочих окопались люди Пионтковского и пилсудчики. Тогда расстроенный Жебро спросил меня, как сделать забастовку, потому что в профсоюзе измена.
Теперь в Доймах я мог спокойно толковать им про сознательность, которую нужно повышать путем распространения литературы, в особенности же воззвания к сельскохозяйственным рабочим Кутновского окружкома КПП; затем нужно избрать забастовочный комитет, составить требования и драться за них сейчас, то есть перед жатвой, — это будет самое подходящее время.
Так и сделали. Забастовочный комитет выдвинул следующие требования: отменить «посылки», повысить плату до 55 злотых в квартал, погасить задолженность, отремонтировать жилье и настелить полы во всех комнатах, батракам работать не от зари до зари, а двенадцать часов летом и восемь зимой с двухчасовым перерывом на обед — и еще другие требования, которые, однако, потом не удовлетворили.
У батраков было такое боевое настроение, что граф, застигнутый врасплох перед жатвой, вынужден был принять их требования. Правда, приусадебных участков, отпусков и страховки добиться не удалось, но батраки не отчаивались. Они поверили в свои силы и надеялись в следующий раз настоять на своем и в этом.