На лице Щенсного отразилось недоумение, и Магда добавила:
— Знаешь, я уже пробовала. В тюрьме написала одну вещь. Напечатали потом в «Леваре»[34]. «Проблески большого таланта» — так обо мне сказали…
По ее внезапно погрустневшему, почти страдальческому лицу Щенсный понял: вот какая у нее мечта — писать, как пани Элиза[35] или как та, молодая, вероятно, партийная — Ванда Василевская!
— Это ведь тоже нужно. — Магда пыталась оправдать свои частные, единоличные желания. — Разумеется, не так важно, как борьба, но… Я иногда ловлю себя на том, что мне всюду мерещатся сюжеты. Вот ты, например… — Она засмеялась. — Ты прямо просишься в печать. У меня даже заголовок есть.
— Какой такой заголовок?
— «Плотничий сын, который…» — тут вот не совсем получается, не совсем, длинновато и, боюсь, мистикой попахивает… «который не дал себя распять». Или лучше: «…который не позволил пригвоздить себя к кресту» — как ты думаешь?
— Мне все равно. Хочешь — распинай, хочешь — пригвозди… Только, видишь ли, Владек уже лег спать. Я видел, как он шел.
— Ты прав, мы что-то заболтались…
Они поднялись и пошли к Фордонку по сумеречному саду. Босые ноги ощущали уже свежесть вечерней росы, влажные травинки обвивали их, как змеи; от реки потянуло дымком рыбачьего костра и с огорода повеяло прелью.
«Вперед к международной борьбе с фашизмом» — три тысячи экземпляров должны быть готовы к субботе.
Глава двадцатая
В субботу прождали напрасно: Рыхлик не приехал. Встревоженные, они гадали, что могло случиться, но тут Сташек появился посреди недели, причем с утра.
— С сегодняшнего дня, — объяснил он, — у меня отпуск. Впервые в жизни, я даже не знаю, что это такое.
— Значит, ты сможешь здесь побыть?
— Нет, завтра к вечеру мне обязательно надо во Влоцлавек. Но потом приеду к вам дня на два.
В субботу он, оказалось, не приехал потому, что на «Целлюлозе» было объявлено большое сокращение. В частности, уволили всю «мужицкую артель» и Баюрский с Гавликовским пошли «на лужайку». Была демонстрация протеста, но, увы, ничего не удалось добиться.
После обеда Магда с Владеком пошли на рыбалку, Щенсный стоял на часах, а Сташек в подвале заделывал проход к Юлиану. Закончил только к вечеру.
Магда выпотрошила свой улов, развели костер на холме, тут как раз подошел Ясенчик с мандолиной, и все собрались у огня. Вначале разговаривали, а после ужина допоздна пели под мандолину. Было хорошо и приятно. Светил месяц. Внизу Висла отливала серебром, а деревья над ними, залитые лунным блеском, казались декорацией к какому-то прекрасному спектаклю.
Назавтра проснулись поздно, вставать не хотелось. Они лежали в своих постелях, рассказывая анекдоты, как вдруг влетел Владек.
— Отец идет!
Магда едва успела шмыгнуть в лаз, как вошел старый Жебро.
— Мы тут с Ясенчиком встретились. — Старик обвел взглядом их комнатенку. — Он говорит — приехала Веронка. Дай, думаю, зайду, узнаю, что у вас слышно.
— Веронка как раз ушла на пристань, — ответил Щенсный, радуясь, что Магда успела выскочить: старик знал Веронку и все могло раскрыться. — С четверть часа назад ушла.
— Жаль. У меня дело к Томашу, срочное дело.
Жебро выразительно моргал левым глазом, который не был виден Сташеку. Ему хотелось поговорить со Щенсным наедине.
— Говорите смело, это свой человек, партиец, мы все делаем вместе.
— Дело в том, что в Жекуте бунт.
Переполнилась чаша терпения — стал объяснять Жебро. Налоги, дороговизна, дорожная повинность, продают все с торгов, а земли с каждым годом все меньше. Наделы на глазах мельчают и дробятся до невозможности. Вот, к примеру, у Камыка, полторы десятины разрезаны на тринадцать участков. Лоскутья какие-то, сор, крохи! И в довершение всего еще этот трубочист, присланный старостой. Казенный! Где это видано, грабеж такой? Три злотых в год плати ему с каждой трубы, а он и не чистит вовсе, только в день Семи спящих братьев приходит деньги собирать!
Месяц назад он появился в Жекуте, но его выставили, и на общем собрании все поставили подписи и крестики под решением, что трубочистом будет свой деревенский, Петр Есёновский, безземельный, который к тому же согласен брать по два злотых с трубы.
Есёновский уже один раз хорошо почистил трубы, и все успокоились, что дыма из этого огня не будет. И вдруг сообщили, что в Жекуте едет казенный трубочист с сопровождающими. Сегодня должны прибыть.
34
«Левар» — демократический общественно-литературный журнал, выходивший в Варшаве в 1933—1936 гг.