— Ты хорошо в Доймах сказал: «Без помещика и без ксендза!» — напомнил Щенсный Ясенчику. — Но они еще чего-то хотят, и тут наши пути расходятся.
Кто-то, окровавленный, обезумевший, удирал на телеге среди свиста и смеха: «Пенёнжек драпает! Иудушка Пенёнжек!»
Оказалось, депутат, бывший член Стронництва людового Пенёнжек, баллотировавшийся теперь в сейм от Бебе. Приехал сюда с братьями — их всех поколотили.
На дне долины образовался затор. Шествие металось из стороны в сторону, вздымалось, но никак не могло продвинуться вперед.
— Парад кончился, — разъяснил Поточек, ходивший в разведку, — прошла армия и крестьянская конница, шесть тысяч коней. Теперь должна идти «крестьянская пехота», то есть вся эта масса, сто, полтораста или двести тысяч — не сосчитать!
Грушка, председатель Стронництва людового всех Малопольских уездов призвал пехоту идти к кургану, где их ждет генерал Рыдз-Смиглый.
— Не хотели идти! Такие были страсти — ужас! Но председатель Грушка апеллировал к разуму — надо, мол, попытаться. Попытаться последний раз, пусть Рыдз выступит… Тогда они пошли. Но теперь снова что-то случилось.
Между тем те, кто повлезал на деревья, кричали:
— Резервисты лезут, нахалы! Резервисты и «стрелки»[52]!
— В морду их! — кричали снизу.
— Уже! Наши бьют!
Они продолжали слушать сообщения сверху: председатель Грушка хочет разнять, группа из Ракшавы, что стоит впереди, напирает на него — кто-то пнул его ногой, и Грушка убежал на трибуну. Поточек ахнул:
— Председателя ногой? Люди добрые!
— Видите, это тоже не предусмотрено программой.
Резервисты, воспользовавшись суматохой, проскочили на парад, но «стрелков» ракшавяне не пустили и пошли сами, а вслед за ними другие, из Ланцута. Шествие двинулось.
Ясенчик с Поточеком захлопотали, чтобы со своей тысячей опоздавших примкнуть к шествию, и тут Владек Жебро сказал Марысе:
— Ну, теперь наш черед.
Марыся достала из сумки красное полотнище, Владек надел его на палку и поднял высоко над головой.
Люди, которых Ясенчик тщетно умолял остановиться и пропустить их, вдруг остановились сами. Ясенчик взглянул туда, куда смотрели все, — за себя, а там взвивался вверх яростный, огненный пурпур! Одно-единственное знамя и два транспаранта — три языка пламени среди зелени, шумевшей вокруг.
Он кинулся было к Владеку, но на полпути остановился, в промежутке между красным и зеленым. Он ощутил высокую тишину этого мгновения — словно замерла стрелка весов, словно биллиардный шар повис на краю лузы. Одно прикосновение, один толчок — и разом все решится в ту или иную сторону.
Не решаясь в такую минуту спорить с Владеком, Ясенчик смотрел вместе со всеми на небольшую группу, сомкнувшуюся вокруг Щенсного, готовую на все. Ведь они находились в самом центре чужой партии. В накаленной атмосфере, когда и католическую молодежь избили, и эндеков, и санационных «стрелков»… Ведь их тоже могли счесть инородным телом и точно так же вышвырнуть из своих рядов.
Покачивались транспаранты Стронництва людового: «Кормят и защищают!», «Аграрная реформа!», «Амнистия!», «Справедливость и труд». И эти два встречных: «Землю без выкупа!» и «Власть крестьянам!» На алом знамени, проклятом церковниками, запрещенном властями, горели слова справедливости. Суть всего: земля и власть!
Кто-то крикнул львовским говором:
— Та пустите, хай идут!
Ряды разомкнулись, партийная дисциплина отступила перед крестьянским единством:
— Да здравствует народный фронт! — И жекутская ячейка поплыла в потоке Стронництва людового, словно красная гвоздика в венке на реке в праздник Ивана Купалы.
Щенсному вспомнился Первомай этого года во Влоцлавеке, такой же ликующий, под лозунгами единого фронта! Хотелось крикнуть, как тогда: «Вакон взял!», но не было никого с «Целлюлозы», никто бы не понял этого клича, хотя смысл его — что масса готова и штуцеры сосут — витал над бурлящей толпой, сознающей свою численность и силу.
Они продвигались медленно, в толчее и пыли, ежеминутно останавливаясь. До места парада было еще далеко.
— Мне надо уйти, я слишком на виду около вашего знамени, — сказал Щенсный Владеку. — Шпиков тут полно, а на меня объявлен розыск.
— Где мы встретимся?
— Идите прямо за костел, к тому орешнику, о котором мы говорили у колодца. Там попрощаемся. А пока я посмотрю с холма всю демонстрацию.
С трудом расталкивая толпу локтями, он продирался вперед и уже довольно далеко от своих наткнулся на редактора с Поточеком, которых он было потерял. Оба смотрели с небольшой возвышенности на красные пятна вдали.