— Я всего лишь хотела вам сообщить, мисс Мюир, что у моей дочери никогда не было гувернантки и для шестнадцатилетней девушки она прискорбно отстает в развитии. Попрошу вас проводить с ней утренние часы и следить, чтобы она просвещалась как можно быстрее. После полудня вы будете гулять с ней или выезжать в экипаже, а вечера можете проводить здесь с нами или иначе, по своему усмотрению. В деревне мы живем очень тихо, ибо большое общество мне не по силам, и, когда сыновьям вздумается поразвлечься, они едут в другие места. Мисс Бофор надзирает за прислугой и вообще по мере сил выполняет мои обязанности. Здоровье у меня слабое, я весь день провожу у себя в комнате, выхожу только в полдень, когда ее проветривают. Месяц мы будем проверять, сможем ли с вами ужиться. Надеюсь, что все пройдет достаточно гладко.
— Я буду очень стараться, мадам.
Никто бы ни за что не поверил, что этот кроткий и бесстрастный голос — тот же, который несколько минут назад заставил Ковентри вздрогнуть, что на этом бледном покорном лице способно вспыхнуть яркое пламя, которое увидел молодой хозяин, когда мисс Мюир повернулась к нему, расслышав его слова.
Эдвард подумал про себя: «Бедняжечка! Как ей тяжко жилось! Пусть, пока она здесь, узнает хоть какую-то доброту». Свою филантропию он начал с того, что спросил, не устала ли она. Мисс Мюир подтвердила это, и Белла повела ее в светлую уютную комнатку, где и оставила, мило пожелав спокойной ночи и поцеловав в щеку.
После ухода Беллы мисс Мюир повела себя более чем странно. Первым делом она стиснула руки и пробормотала едва ли не с исступлением:
— На этот раз я не потерплю неудачу, если только смекалка и сила воли даны женщинам не просто так!
Она стояла неподвижно, с выражением почти свирепого презрения на лице, потом потрясла кулачком, будто угрожая какому-то незримому врагу. После этого она рассмеялась, передернула плечами, как это умеют делать француженки, и тихо произнесла, ни к кому не обращаясь:
— Да, последняя сцена непременно будет лучше первой. Mon dieu[1], как я устала и проголодалась!
Встав на колени перед сундучком, где лежали все ее вещи, она открыла его, вытащила фляжку и смешала в стакане неведомый напиток, который и выпила с нескрываемым удовольствием, пока сидела, размышляя, на ковре и обшаривала быстрым взглядом углы комнаты.
— Недурно! Самое подходящее поле для работы. А чем сложнее задача, тем больше она мне по душе. Мерси, старый друг. Ты вложила мне отвагу в сердце, когда это никому уже было не по силам. Ладно, занавес опущен, можно несколько часов побыть самой собой, если с актрисами вообще такое бывает.
Все еще сидя на полу, она сняла приколотые к голове длинные густые пряди, стерла с лица румяна, вытащила несколько жемчужно-белых зубов, выскользнула из платья и действительно предстала самой собой — угрюмой и изнуренной, потасканной женщиной лет тридцати. Преображение выглядело едва ли не чудом, однако настоящей маской было выражение ее лица, а не искусный наряд и фальшивые украшения. Но сейчас она была наедине с собой, и подвижные черты застыли в естественном выражении — усталом, суровом, озлобленном. Когда-то она была миловидна, счастлива, неиспорченна, ласкова, но и следа всего этого не осталось в хмурой женщине, которая мрачно припоминала некую обиду, утрату или разочарование, легшее тенью на всю ее жизнь. Так она провела целый час, иногда перебирая жидкие пряди, свисавшие ей на лицо, иногда поднося стакан к губам, как будто огненный напиток согревал ее остывшую кровь, в один момент она приоткрыла грудь и с отвращением взглянула на едва зарубцевавшуюся рану. Наконец встала и побрела в постель, будто окончательно устав от бессилия и душевных терзаний.
Глава II. Хорошее начало
На следующее утро никто, кроме служанок, еще не проснулся, а мисс Мюир уже вышла из комнаты и бесшумно выбралась в сад. Она прогуливалась, якобы разглядывая цветы, при этом ее острый взгляд оценивающе скользил по добротному старому дому и живописным окрестностям.
— Недурно, — произнесла она себе под нос, а потом, ступив в прилегавший к саду парк, добавила: — но другой, может, еще и лучше, а я претендую на самое лучшее.
Она зашагала вперед и вскоре оказалась на просторной зеленой лужайке перед старинным особняком, в котором жил, роскошно и одиноко, сэр Джон Ковентри. То была великолепная усадьба: многочисленные дубы, подстриженные кустарники, живописные сады, солнечные террасы, прихотливые фронтоны, просторные залы, лакеи в ливреях и все прочие приметы роскоши, приличествующие насиженному гнезду богатого и почтенного семейства. Глаза мисс Мюир блеснули, походка сделалась более упругой, осанка горделивой, на лице показалась улыбка; то была улыбка человека, довольного тем, что важное для него начинание, скорее всего, увенчается успехом. И тут вдруг вид ее переменился, она сдвинула шляпку на затылок, соединила перед собой ладони и как бы застыла, по-девически восхищенная прелестной сценой, которая не могла не очаровать всякого, кто чуток к красоте. Вскоре взору явилась причина этих стремительных перемен. Крепкий красивый мужчина лет пятидесяти-шестидесяти вышел в калитку, которая вела в парк и, приметив юную незнакомку, остановился ее рассмотреть. Впрочем, времени ему хватило всего на один взгляд: она мгновенно осознала его присутствие, испуганно повернулась, удивленно вскрикнула и вроде как заколебалась, заговорить ей или пуститься наутек. Галантный сэр Джон снял шляпу и со старомодной учтивостью, которая очень ему шла, произнес: