И он прошел в дверь, а Уоллес смотрел ему вслед.
Глава 14
Уоллес, хмурясь, задержался в дверях. Светильники на стенах горели, но казались… более тусклыми, чем всегда, словно в них поменяли лампочки. Аполлон скулил, прижав уши, и Нельсон успокаивающе гладил его по голове.
– Все в порядке, – тихо сказал он. – Все будет хорошо.
Хьюго поставил чай на один из высоких столиков, но не на тот, что в день прибытия Уоллеса. Уоллес подошел к Нельсону и Аполлону, а Хьюго остался стоять у столика, сложив руки за спиной.
Хьюго был сейчас не таким, как всегда, хотя не делал ничего необычного, просто стоял. Разница казалась незначительной, и если бы Уоллес все это время не общался с Хьюго, то мог бы и не заметить ее. Но он постоянно наблюдал за ним и потому отмечал все, даже самые незначительные изменения в нем. Они прочитывались в развороте плеч Хьюго, в выражении его лица, которое было сейчас отрешенным, но при этом небезразличным. Уоллес вспомнил о своем прибытии сюда и поразмышлял над тем, а каким же Хьюго был тогда.
Он оглядел комнату, стараясь сосредоточиться на чем-то, что могло бы отвлечь его.
– Что это со светильниками? – спросил он у Нельсона и посмотрел на дверь. – Ты приглушил их?
Нельсон покачал головой:
– Этот будет крепким орешком.
Уоллесу не понравилось, как это прозвучало.
– Крепким? – переспросил он.
– Большинство людей не хотят умирать, – пробормотал Нельсон, проводя пальцем по морде Аполлона. – Но они учатся принимать смерть. Иногда это приходит со временем, как было с тобой. Но есть и такие, кто отказывается даже рассматривать такую возможность. «У бурных чувств неистовый конец. Он совпадает с мнимой их победой. Разрывом слиты порох и огонь, так сладок мед, что, наконец, и гадок»[2].
– Шекспир, – сказал Уоллес, глядя на Хьюго, не отрывающего взгляда от двери.
– Он самый, – отозвался Нельсон. Он взял руку Уоллеса и сжал. Уоллес не стал пытаться выдернуть ее. Он сказал себе, что старику это нужно. И это было самым меньшим, что Уоллес мог для него сделать.
Крыльцо заскрипело – кто-то поднимался по ступенькам. Уоллес напряг слух, пытаясь услышать голоса, но никто ничего не говорил. Ему это показалось странным. Сопровождая его, Мэй безостановочно тараторила всю дорогу, отвечая на бесчисленные вопросы. То, что Мэй и гость молчали, обеспокоило его.
Три удара в дверь. Молоток. Какое-то время ничего не происходило, а потом дверь распахнулась.
Первой вошла Мэй, мрачная улыбка на ее лице не затрагивала глаз. Она была бледнее обычного, ее губы образовывали тонкую линию. Она обвела взглядом комнату, посмотрела сначала на Хьюго, затем на Нельсона, Уоллеса и Аполлона. Пес хотел было встать и подойти к ней, но она отрицательно покачала головой, и он, заскулив, сел. Нельсон крепче сжал руку Уоллеса.
Если бы у Уоллеса спросили, кто, как ему казалось, должен был войти вслед за Мэй, он не знал бы, что ответить. Чай был подсказкой, но довольно незначительной, и он не мог понять, как он вписывается в общую картину. Горечь, резкая и сильная, а потом вкус травы и наконец медовое послевкусие, такое приторное, что прямо-таки застряло у него в горле.
Это мог быть кто-то разозленный куда сильнее, чем некогда он сам. Кто-то, кто кричал бы, преисполненный ярости из-за несправедливости происходящего. Уоллес, конечно же, понял бы его. Разве он не вел себя так же? Он счел бы подобное поведение частью процесса, обязательно предполагавшего отрицание и гнев. Но что бы он там себе ни думал, человек, вошедший тем вечером в «Переправу Харона», оказался не таким, как он его себе представлял. Во-первых, он был моложе, вероятно ему было двадцать с небольшим. На нем была свободная черная рубашка навыпуск и джинсы с дырками на коленях. Его длинные светлые волосы были беспорядочно зачесаны назад, словно он то и дело проводил по ним рукой. Глаза у него были темными и блестящими, лицо казалось маской, плотно прилегающей к черепу. Человек спокойно оглядел комнату, его взгляд мельком остановился на Нельсоне и Аполлоне. На Уоллеса он смотрел довольно долго. Его губы кривились в ужасающей улыбке, которую он пытался сдержать. Он потер свою грудь, и Уоллес опешил, не увидев в ней крюка и тянущегося к Хьюго троса. Он не понимал, почему не задумывался об этом раньше – а был ли крюк у Нельсона? У Аполлона? У Мэй?
Мэй закрыла дверь. Снова щелкнул замок, и в этом была некая окончательность, не понравившаяся Уоллесу. Мэй сказала:
– Это Хьюго. Перевозчик, я тебе о нем говорила. Он здесь, чтобы помочь тебе. – И она сделала шаг в сторону, пропустив вперед молодого человека и направившись к Хьюго. Выражение ее лица оставалось неизменным, она не смотрела на Уоллеса и Нельсона. Подойдя к Хьюго, не стала прикасаться к нему.