— Ну и что?
— Наверное, не зря Святосляб послал его в Итиль- кел?
Харук презрительно скривил губы:
— Ты думаешь, что Святосляб хочет посеять смуту в Хазарии? Но ведь Аразу не видать трона великого царя Солнца. Это отсевок древнего царского рода, к тому же огнепоклонник[24]. А на трон великого имеет право только наследник иудейской веры: так заведено с незапамятных времен. Да и Иосиф[25] еще не стар.
— Я не смею советовать могучему, — склонил голову Умаш. — Я только сказал, о чем знаю.
— Хорошо. Иди.
Умаш исчез за порогом. Мысли Харука пошли в новом направлении:
«А что? Святосляб хитер. Если он вздумает в этом году обрушить на Хазарию своих железных воинов, Асмид-каган может не устоять… Тогда великого царя Иосифа объявят причиной беды, святыней, потерявшей божественную силу, которая больше не способна защитить хазар от несчастий. Его сразу удавят!.. А тут Араз. Ну и что из того, язычник он или кто другой, — народ за него будет, ибо большинство хазар огнепоклонники. Как только этот пастух с помощью урусов покажет свою силу, все эльтеберы склонят перед ним головы. А Фаруз-Капад станет каганом-беки?! О-о-о! — удивился старый хан своей прозорливости. — Не так уж бессилен этот табунщик!»
— Схватить Араза и срубить голову? — подумал Харук-хан вслух. — Это я могу. Но тогда восторжествует мой враг Асмид. Нет! Нет! А потом Араза защитит Ашин Летко и его воины… И их всех убить? Но тогда надо будет сражаться со Святослябом…
От этой мысли на спине Харука выступил холодный пот. Он поспешно зазвенел кинжалом по железному щиту. Приказал вбежавшему дозорному:
— Позови Умаша!
Тот появился тотчас, словно за дверью стоял.
— Приготовь все для дороги. Завтра с сотней богатуров поедешь в Итиль-кел. В пути будешь охранять урусского посла, внимательно слушать, о чем будут говорить урус-богатуры, сам Ашин Летко и особенно этот табунщик… Как его?.. Да, Араз. Нужные мне слова пересылай с гонцами сразу.
— Слушаю и повинуюсь, мой эльтебер!
— В Итиль-келе найдешь купца Исаака…
— Иудея?!
— Да. Передашь ему этот кошель. — Хан бросил кожаный мешочек Умашу. — Здесь пятьсот динаров[26]. Отдашь ему также свиток, на котором я напишу нужные слова. Он знает, что с ним делать. В Итиль-келе тоже все слушай. Следи, что будет делать Ашин Летко и этот… Араз. С кем они будут встречаться, тоже замечай. Самые спешные вести шли с гонцами…
ПОТЕРПЕВШИЕ КРУШЕНИЕ
арус сорвало. Мачта рухнула. Сломалось рулевое весло. Их третий день несли на север зимний ветер и жгучие, морозные волны. Ладья разбилась о прибрежные камни утром четвертого дня, когда вокруг не было видно ни зги из-за тумана. По пояс в студеной воде кормчий, гребцы и воевода Асмуд окоченевшие выбрались на берег.
— Все ли тут? — спросил старый военачальник.
— Все, — ответил кормчий.
— Благодарю тебя, царь морской! — поклонился воевода волнам и бросил навстречу им горсть серебра. — Прими и не сердись за то, что нарушили завет твой и плыли к пределам своим в зимнюю пору.
Все руссы сделали то же самое и одарили царя морского, кто чем мог: монетой, серьгой из уха, пряжкой, перстней, куском размокшего хлеба.
Ветра не было, но потерпевшие кораблекрушение, мокрые с головы до ног, дрожали от холода. Многие тут же, на берегу, снимали с себя промокшие одежды, выжимали их насухо, выливали воду из сапог, переодевались.
— Глянь, воевода, вон у холма дом, кажись, стоит.
Так оно и было. От ветхого строения к ним спешили люди. На всякий случай руссы построились и взялись за рукояти мечей. Но, разглядев, что к ним приближаются всего четверо мужчин, воины расслабились. Ждали. В хозяевах здешнего места воевода сразу узнал греков и не ошибся. Шагах в десяти люди остановились. Трое остались стоять, а четвертый — мужик лет сорока — смело выступил вперед.
— Мир вам, воины! — приветствовал он руссов по-гречески и безошибочно отгадал: — Россы. Какой ветер занес вас в наши края? Кто же плавает в такую пору?
Асмуд ответил на приветствие и в свою очередь спросил:
— Ты кто? Рыбак, должно быть?
— И рыбак, — подтвердил грек. — Имя мое Родион. А это сыновья мои.
Трое рослых парней, старшему из которых на вид было не более двадцати лет, склонили головы, но дубинок с плеч не сняли.
А Родион продолжал:
— Но я не только рыбак. Я дозорный моря. По договору с росским царем Сфендославом и императором Романии[27] Никифором Фокой я помогаю мореходам, попавшим в беду.
27
Романия — так византийцы называли свою империю. Себя они звали ромейцами или римлянами.