«Жаба – его школьное прозвище, – сказал Круг. – И я не думаю, что это можно было бы назвать лоун-теннисом – или даже чехардой, если уж на то пошло. Он бы так не сказал. Боюсь, я был тот еще задира и обычно сбивал его с ног подсечкой, после чего садился ему на лицо – своего рода лечение покоем».
«Прошу вас, мой дорогой Круг, прошу вас, – сказал президент, морщась. – Все это крайне сомнительно с точки зрения хорошего тона. Вы были мальчишками в школе, а мальчишки есть мальчишки, и я уверен, что у вас найдется немало приятных общих воспоминаний – обсуждения уроков или разговоры о грандиозных планах на будущее, как это обычно бывает у мальчиков…»
«Я сидел на его лице, – невозмутимо сказал Круг, – каждый божий день около пяти школьных лет, – что составляет, полагаю, примерно тысячу таких сеансов».
Одни рассматривали свои ноги, другие – руки, третьи снова занялись папиросами. Проявив мимолетный интерес к происходящему, зоолог отвернулся к новому книжному шкафу. Д-р Александер невежливо избегал бегающего взгляда старика Азуреуса, очевидно искавшего помощи с такой неожиданной стороны.
«Подробности ритуала – », – продолжил было Круг, но его прервал звон коровьего колокольчика, швейцарской безделушки, которую отчаянная рука старика нашла в бюро.
«Все это совершенно не имеет отношения к делу! – вскричал президент. – Я просто обязан призвать вас к порядку, мой дорогой коллега! Мы отклонились от главного —»
«Но постойте, – сказал Круг. – Право, я ведь не сказал ничего ужасного, не так ли? Я, например, вовсе не утверждаю, что теперешняя физиономия Жабы по прошествии двадцати пяти лет сохраняет бессмертный отпечаток моей тяжести. В те дни, хотя я и был худее, чем сейчас —»
Президент соскользнул со своего стула и буквально подбежал к Кругу.
«Я вспомнил, – сказал он прерывистым голосом, – что хотел вам сказать – крайне важно – sub rosa[21] – не могли бы вы, пожалуйста, пройти со мной на минуту в соседнюю комнату?»
«Хорошо», – сказал Круг, с трудом поднимаясь с кресла.
Соседней комнатой был кабинет президента. Напольные часы остановились на четверти седьмого. Круг быстро подсчитал, и чернота внутри него поглотила его сердце. Зачем я здесь? Уйти домой? Остаться?
«…Мой дорогой друг, вы хорошо знаете, с каким уважением я к вам отношусь. Но вы мечтатель, мыслитель. Вы не осознаете сложившегося положения. Вы говорите невозможные, немыслимые вещи. Что бы мы ни думали о… об этом человеке, мы должны держать это при себе. Мы в смертельной опасности. Вы ставите под угрозу всё…»
Д-р Александер, любезность, отзывчивость и savoir vivre[22] которого были выше всяческих похвал, тихо проскользнул в комнату с пепельницей и поставил ее у локтя Круга.
«В таком случае, – сказал Круг, не обращая внимания на лишний предмет, – вынужден с сожалением отметить, что упомянутый вами такт – всего лишь его беспомощная тень, то есть нечто вторичное. Знаете, вам следовало предупредить меня, что по причинам, которые я до сих пор не могу взять в толк, вы намереваетесь просить меня посетить —»
«Да, посетить Правителя, – поспешно вставил Азуреус. – Я уверен, что когда вы ознакомитесь с манифестом, чтение которого было так неожиданно отложено —»
Часы начали бить. Ибо д-р Александер, который знал толк в таких вещах и был человеком методичным, не смог обуздать инстинкта заядлого починщика и теперь стоял на стуле, ощупывая свисающие гири и обнаженный циферблат. Его ухо и динамичный профиль отражались розовой пастелью в открытой стеклянной дверце часов.
«Пожалуй, я предпочитаю вернуться домой», – сказал Круг.
«Останьтесь, умоляю вас. Сейчас мы быстро прочитаем и подпишем этот действительно исторический документ. И вы должны согласиться, вы должны стать посыльным, вы должны стать голубем —»
«Чорт бы побрал эти часы, – сказал Круг. – Не могли бы вы остановить этот звон, любезный? Вы, кажется, путаете оливковую ветвь с фиговым листком, – продолжил он, снова поворачиваясь к президенту. – Но это не важно, поскольку, хоть убейте —»
«Я лишь прошу вас все хорошенько обдумать, чтобы избежать каких-либо опрометчивых решений. Эти школьные воспоминания восхитительны per se[23] – небольшие разногласия, безобидные прозвища, – но сейчас нам следует быть очень серьезными. Ну же, давайте вернемся к нашим коллегам и исполним свой долг».