«Ой, набат!» — и млад и стар
К церкви ринулся.
«Где горит? Куда пожар
Перекинулся?»
Вот у церкви уж толпа:
«Ка-та-ва-сия!» —
Дьякон Кир тузит попа
Афанасия:
«За подвохи получи,
За ехидные!
Сам ты стибрил куличи
Панихидные!..»
Перешёл, взъярившись, поп
К нападению:
Изловчившись, Кира хлоп
По видению!
Кир врага пнуть сапогом
Покушается…
«Го-го-го!» — народ кругом
Потешается:
«Наше дело сторона,
Мы — свидетели.
А цена-то вам одна,
Благодетели!..»
Друг-товарищ, дай ответ
Во спасение:
Будет служба али нет
В воскресение!?..
«Здесь, — богомолке так шептал монах смиренный, —
Вот здесь, под стёклышком, внутри сего ларца
Хранится волосок нетленный, —
Не знаю в точности, с главы или с лица
Или ещё откуда, —
Нетленный волосок святого Пуда.
Не всякому дано узреть сей волосок,
Но лишь тому, чья мысль чиста и дух высок,
Чьё сердце от страстей губительных свободно
И чьё моление к святителю доходно!» —
Умильно слушая румяного «отца»,
Мавруша пялила глаза на дно ларца.
«Ах!» — вся зардевшись от смущенья,
Она взмолилась под конец, —
«Нет от святителя грехам моим прощенья:
Не вижу волоска, святой отец!»…
«Отец», молодушку к себе зазвавши в келью
И угостив её чаишком с карамелью,
Да кисло-сладеньким винцом,
Утешил ласковым словцом:
«Ужотко заходи ещё…Я не обижу!
А что до волоска — по совести скажу,
В ларец я в этот сам уж двадцать лет гляжу
И ровно двадцать лет в нём ни черта не вижу!..»
Кулак Ермил Ермилыч занемог,
Лежит, не чувствуя совсем ни рук, ни ног,
Хрипит, глазами дико водит:
«Ой, — стонет, — смерть моя…
Ой, ой, конец приходит!» —
В избе пошёл переполох,
Семейство всё вокруг болящего хлопочет;
Послали за попом: «Ермил-де очень плох, —
Собороваться хочет».
Явился поп. За плату в пять овчин
Над умирающим отбрякал скорбный чин.
Отбрякал честью, по канону;
Потом, усаженный за стол, распялил пасть
И так нажрался самогону,
Что прямо страсть! —
Забывши, что в углу под «спасом»
Хозяин при смерти, стал батя диким гласом
Такие песенки похабные орать
И по избе ходить таким задорным плясом,
Что у хозяина тем часом
Продала всякая охота помирать:
Весь распалившися от батиной забавки,
— «Ай, батя!» — завопил Ермил, махнувши с лавки. —
«Ай, батя! Ты ж прямой целитель-Пантелей!..
А нукося и мне стакашечку налей!»
О всемогуществе божьем[2]
Бысть сие на экзамене
В духовной семинарии
При ректоре отце Истукании,
При инспекторе отце Илларионе,
При прочем духовном синедрионе,
В присутствии преосвященного Анемподиста.
Вопроси преосвященный семинариста:
«Повеждь нам, чадо, —
Как всемогущество божье понимать надо?» —
И отвеща семинарист громогласно:
«Сие мне, владыко, не ясно!
Насчёт всемогущества я полон сомнения,
Понеже никто мне не дал объяснения:
Ежели б Господь бог играл «в дурака» со мною,
То какою картою иною,
Мог бы он, глядя мне честно в глаза,
Покрыть моего козырного туза!?» —
Вспотевши сразу, ровно прям из бани,
Воздел преосвященный в ужасе длани
И воззрел на отца-ректора плачевно;
Отец же ректор рече семинаристу гневно:
«И как ты в гордости своей помыслить мог,
Что всемогущий Господь бог,
Играя «в дурака» с тобой, неразумным детиною,
Сдаст тебе козырную карту хоть единую!?»
«Как у меня, братцы, в ушах звенит,
Как у меня, братцы, голова болит
От того ли звону колокольного,
Да от воплей люда богомольного!» —
Сказала тётка Авдотья тётке Арине,
Тётка Арина куме Акулине,
Акулина — Федосье, Федосья — Мавре:
Что, мол, даётся в Александро-Невской лавре?
Архиерей да попы с монахами
Стращают народ разными страхами —
Мол, если их преподобия
Лишатся казённого пособия,
То такое на них покушение
Властям вменят в большое прегрешение! —
Услыхав такие толки,
Встревожились все богомолки:
Заплакала тётка Арина,
Заскулила кума Акулина,
Не успокоить тётку Авдотью, —
Любят они монахов душой и плотью!
Дело уж то не келейное,
А, прямо скажем, семейное:
Каждая из них с дитятей,
А дитя зовёт монаха «тятей»…
Чем богомолкам сетовать,
Лучше б тем тятькам посоветовать
Засучить рукава
Да рубить дрова,
Иль возить воду,
А не садиться на шею народу! —
Прочей монашеской завали, —
Тех, кто как сыр в масле плавали,
Их никто не тревожит:
Кто в них нуждается, тот и поможет;
Кому нужна поповская треба,
Авось, не оставит попов без хлеба.
Авось, не будет духовенство наго:
«Всяк дар совершен и всяко деянье благо!» —
Пусть получают попы на чаёк —
Но не казённый паёк!
Нельзя тянуть с народа последние средства
Для поощренья монашеского дармоедства!..
Про попов говорить мне осточертело, —
Да больно въелись они в народное тело,
Испоганили душу, затемнили разум, —
Надо с этим покончить разом!
Беритесь, братцы, за ум —
Плюйте на поповский шум.
Попы упрямы — да и мы упрямы!
Народные школы — вот наши храмы!
Народное счастье — вот наш рай;
Кто чего хочет, то выбирай!
Али попы научили нас многому?
Аль помогли когда люду убогому?
Али расщедрились хоть на пятак!? —
Как бы не так!..
Сбросив кабалу сановную да чиновную,
Сбросим кабалу и духовную!
Не бойтесь поповской смуты;
Свободный народ, сбрось свои путы,
Все проклятые путы навеки скинь, —
Аминь!
вернуться
Первые несколько стихотворений Бедного, приведённые здесь, являются актуальными для любого времени: и дореволюционного, и советского, и нынешнего. Они отражают подлинный, а не лубочный, нрав православных попов и монахов, высмеивая традиционно свойственные им пороки: пьянство, разврат, лживость, лицемерие, агрессивность и прочее:
вернуться
Нижеследующее стихотворение, основанное на старом семинарском анекдоте, посвящено важнейшему вопросу теологии. Оно также ярко иллюстрирует всю степень суетности и двуличия «духовных отцов», воображающих своего бога таким же бессовестным мошенником, как и они сами:
вернуться
Следующие стихи были написаны поэтом уже в революционную пору, после Октября 1917 года, поэтому содержание их тесно привязано к событиям того времени. Часто за основу сюжета Д. Бедный брал различные сообщения, заметки из газет и т. д. Однако так или иначе, в его стихах ярко отразились реалии той эпохи, про которую ныне поборники церкви любят сочинять разные небылицы. Поэзия Бедного объективно развеивает миф о якобы жутких массовых репрессиях против священников, которыми церковь ныне стремится изобразить проводившийся советской властью в те годы процесс секуляризации.
Стихотворение «Последние путы» было написано под влиянием событий начала 1918 года, связанных с прекращением финансирования ленинским правительством церкви, закрытием большевиками знаменитой Александро-Невской лавры в Питере и проч. Демьян Бедный, в частности, вполне разумно объясняет здесь, почему в условиях чудовищного экономического кризиса Советскому государству жизненно важно было не только перестать кормить за свой счёт паразитическую массу «духовных отцов», но и национализировать скопившиеся в их руках огромные церковные богатства: