— …похоже, считает, что это ходячий-отщепенец. Мор думает, что за этим стоит Хозяин, но я сомневаюсь, что он стал бы возиться с частностями — прошу вас, сойдите с моей ноги! Нет, это трупцы. Девать некуда больше — не считая кабинета Шефа, разумеется. Более того, думаю, именно угроза его кабинету его и подвигла. — Последовала долгая пауза, перемежавшаяся хмыками для поддержания разговора, после чего он формально завершился. — Начинаем с Хранилищем, и нам нужна вся помощь, какую сможем привлечь… Пара дней — годится. До встречи.
Двое мертвецов, стоявших у окна, двинулись на меня. Гроб я покинул уже довольно давно, и их суетливая походка вразвалочку меня встревожила; однако они, похоже, просто давали дорогу Смерти. Тот возник из-за чрезвычайно гнилостного трупа, сжимая в кулаке маленький мобильник-«раскладушку». Завидев меня, расплылся в меланхолической улыбке.
— Рад, что вы решили прийти. Ваша помощь будет кстати. Мы прикинули, что вчетвером, у каждого по помощнику, а также еще несколько полевых агентов и их помощников, сможем провернуть всю процедуру до конца недели. — Он положил телефон на стол поверх тонкого черного ноутбука. — Сам я, конечно, буду с вами не ежедневно, а Мор выразил особое желание не работать с вами — я бы на вашем месте не принимал это на свой счет, — но Глад и Раздор приедут в ближайшие двое суток… Итак, вы, вероятно, сочли, что мы ни за что не переместим двести сорок трупов за три дня?
Я пожал плечами.
— Дело в том, — продолжил он, — что, благодаря новым возможностям, достигнутым в договорных обсуждениях, мы теперь можем и совершать поездки, и осуществлять предписанные повседневные прекращения. Для последнего вы, впрочем, не понадобитесь…
Он сложил руки на груди и осклабился, возможно, ожидая аплодисментов. Я вперил в него пустой взгляд. Перестал понимать, зачем я здесь. Целая жизнь непрерывной бесчувственности казалась предпочтительнее этого мига одиночества и растерянности. Я чувствовал, что слабну, и оглядел комнату в поисках чего-то утешительного, за что можно было бы уцепиться. На первый взгляд — тот же небольшой квадратный кабинет, каким я его запомнил, с окнами по двум стенам, с четырьмя конторскими шкафами, четырьмя креслами и четырьмя столами. Все остальное, впрочем, стало другим. На столах размещались четыре ноутбука, на каждом — монограмма, серебряный символ соответствующего пользователя: коса — на ноутбуке Смерти, корона — у Мора, весы — у Глада и меч — у Раздора. Убранство, мебель и всякие компьютерные и прочие технические мелочи, появившиеся после того, как я здесь был в последний раз, были черные — цветовая схема, видавшая виды еще когда я был жив. Я вновь посмотрел на Смерть. Даже он изменился. На нем были линялые синие джинсы, кеды, украшенные логотипом золотого семиокого агнца, и белая футболка с надписью «ИДИ К АИДУ». Череп и лицо были гладко выбриты, и я вновь отметил легкий, слегка жирноватый загар, словно Смерть мазался дешевым гуталином.
— Вы в порядке? — спросил он, затем вполголоса выругался. — Иероним, да? Его так Глад называет. Но вы его знаете как… — Он умолк, пытаясь вспомнить то конкретное прекращение. — …нашего клиента с ярмарки. После вашего провала он стал моим подмастерьем. Какое-то время мы его звали Аидом, но он оказался до того бестолковым, что это имя ему едва ли шло.
— Прошу вас.
— Даже после трансплантации стало ненамного лучше. Мы выбрали сравнительно неповрежденный, по нашим оценкам, труп, но в некоторых вещах никогда не можешь быть уверен.
— Прошу вас, хватит.
— И Глад придумал ему прозвище: И. Е. Раним Бошк. Думал, это смешно, — возможно, так и было, когда он это впервые придумал тысяч десять лет назад. В общем, прилипло. А дальше Раздор укокошил шутку — расшифровал второй инициал, и…
— Прошу вас, хватит говорить.
Все звуки стихли. Двадцать трупов повернулись ко мне. Кто-то задвигался угрожающе, парочка шлепнула по стенам ладонями, большинство скалилось и пускало слюни. Смерть сострадательно улыбнулся.
— Пойдемте поедим чего-нибудь, — сказал он.
Мы удалились в столовую, где обнаружили еще десяток трупов и бородатого ходячего Иеронима. Он таращился в окно на полную луну. Смерть велел ему накрыть на троих и подать ужин — этот запрос Иероним осмыслял не меньше десяти секунд, прежде чем в его одиноком глазу вспыхнула искра понимания. Он пошаркал в кухню, смутно опознаваемо напевая «Везде поспел» — очередную песню «Пляжных мальчиков»[52]. Через минуту он вернулся — без посуды, приборов и еды. Попытался вновь. На сей раз наткнулся на труп, уронил тарелку и притащил вилок на пятерых. Его это не обескуражило. На третьей попытке принес не ту еду, но подал ее с широкой улыбкой и чрезмерной помпой. Наконец попытался усесться, но серьезно промахнулся мимо стула и рухнул кучей на ковер.