— Я люблю тебя, — сказал я.
— Ерунду не болтай, — ответила она.
Домофон зазвонил, когда мы лежали на кровати.
— Ох черт. Ох черт. — Она вскочила, быстро оправила на себе одежду. — Это он. Я знаю. — Она уже стояла У домофона, не успел я добраться до прихожей. — Алло?
— Эт я. Ключ потерял.
— Подожди. Я спущусь.
— Дверь открой и все. — И, тише: — Тупая корова.
Она запаниковала.
— Нет. Давай сходим куда-нибудь. Давай…
— Слушь, у тя там какой-нить обсос, что ли? Птушта если…
— Нет.
— Тогда открой, блядь, дверь.
Она нажала на маленькую черную кнопку домофонной панели, а миг спустя я услышал, как далеко внизу бухнула дверь.
— Быстро, — сказала она, отодвигая засов. — Уходи. — Она поправила мне галстук и прислушалась к звуку, который я не хотел услышать: шаги по лестнице. — Езжай лифтом.
Мне стало невыносимо тошно.
— Я не могу.
— В смысле?
— В смысле — не могу. С тех пор как…
— Ну, здесь тебе оставаться нельзя. — Она лихорадочно огляделась. — Он что-то подозревает. Я по голосу слышу. Он обыщет каждую комнату.
Даже если б я согласился, время, которое было у меня, чтобы преодолеть свою фобию, истекло. Лифт стоял на нулевом этаже, а Дермот подымался быстро — единственным другим способом. Он появится прежде, чем лифт успеет преодолеть и полпути. Я предложил спуститься как ни в чем не бывало по лестнице и поздороваться с ним по дороге. Эми покачала головой и выдала самый большой сюрприз из всех.
— Думаю, он знает, кто ты. Он видел, что ты за ним следишь.
Единственный вариант — остаться и попробовать заболтать его. Никакого оружия у меня при себе не было, а из наблюдений я знал, что он-то как раз вооружен всегда, и потому будет непросто. Но я смог бы с этим управиться. Пару раз до этого удавалось.
Она прикончила эту мысль, едва я успел ее озвучить.
— Нет. Пожалуйста. Тебе надо уйти. Ты не понимаешь.
Я закрыл дверь и оглядел гостиную в поисках чего-нибудь такого, что могло мне помочь, едва слыша отчаянные извинения Эми. Я не могу уйти и спрятаться в квартире тоже нигде не мог. Что же я могу?
Дождь колотил по крыше круглой башни в дальнем углу, привлекая мой взгляд к лоскуту света на ковре — к бледному прямоугольнику, нарисованному светом луны из слухового окна. В границах этого прямоугольника плясали причудливые симметричные тени — вода струилась по стеклу над ним.
Миг красоты в пору кошмара. Словно тест Роршаха, обнаруживающий черты личности поиском осмысленных узоров в абстрактных пятнах клякс.
И видел я лишь один узор — проклятья на мою голову.
— Зачем мы делаем то, что делаем?
Я сидел на заднем сиденье, глядя Смерти в затылок; Смерть говорил. Щупальца черных волос завивались из макушки и до белокожего загривка. У Раздора голова была увесистее и крупнее, но в волосах виднелись красные, как ржавчина, пряди, а пучки кудрей вились у него на шее, как кроватные пружины.
— Я тебе говорил. Без нас было бы хуже.
Смерть отсутствующе огладил бородку, он отвлекся и потому сдал ближе к сточной придорожной канаве.
— Но как мне удавалось до сих пор избегать этого вопроса?
— Бывает.
— И все же он меня не оставляет.
Он сунул неподписанную кассету в проигрыватель, быть может, чтобы утопить растерянность. Пиратская подборка песен группы, которую я хорошо знал, когда был подростком: «Подразделение утех». Раздор уведомил нас, что кассета — собственность Дебоша, и предположил, что тот слушал ее, небось, пока машину мыл. И мгновения хватило, чтобы я узнал неожиданно бодрую первую композицию — «Любовь нас разорвет»[37], но поскольку она для меня эмоционально ничего не значила, я откинул голову, уставился в небо через заднее стекло и отпустил свой ум плыть куда получится.
Он уплыл к решению, которое я буду вынужден принять через два дня: какой способ смерти выбрать? В начале недели я бы принял любой вариант, лишь бы вернуться в гроб; но чем больше опыта по эту сторону могилы я получал, тем больше понимал, что выбор должен быть верным. Ни одна из смертей, которым я стал свидетелем, не годилась.
А если я не смогу сделать выбор?
— Муравьев взял? — спросил Смерть у Раздора.
Его вопрос выдернул меня из будущего в настоящее. Я осознал грубую ткань под собой, два тела впереди и свет высокого солнца, гул двигателя.
— Они в багажнике.
— Я не видел, как ты их туда клал.
— Ты, драть его, не смотрел.
— Смотрел. Просто не помню.
— Твоя категория четыре за мной наблюдает. Спроси его.
Смерть одновременно повернулся ко мне, выжал газ и свернул на объездную дорогу.
— Это правда? — спросил он.
— Да, — ответил я быстро. Он вновь уставился на дорогу, сбросил скорость, резко крутнул руль влево и едва увернулся от фургона с мороженым на внутренней полосе.
Вообще-то я тоже не помнил.
Игла температурной шкалы ушла в красную зону. Клубы пара вились из-под капота, шептали, свистели, шипели. Едкая вонь проникла в салон. Мотор все еще работал вхолостую.
— «Метро», — сказал Раздор осуждающе. — Долбаная херня, а не машина.
Смерть заглушил двигатель.
— Она привезла нас куда надо.
— Говна кусок.
Он выбрался наружу и пнул переднее колесо. Дважды. После чего постучал по капоту, оставив на нем несколько неглубоких вмятин. Ненадолго успокоившись, взялся нападать на задний бампер.
— Вернись-ка внутрь. Наши клиенты появятся с минуты на минуту.
Раздор капитулировал и обиженно занял свое место.
Мы встали у ворот на краю зеленого поля. Перед нами был склон, спускавшийся в низину, и купа деревьев. Справа, на кромке низины и на одном уровне с машиной тянулся, докуда хватало взгляда, темный лес. У меня в уме откуда-то возникли слова «Кабаний холм». Я когда-то привозил сюда Эми. Мы попеременно разговаривали и тискались, покуда не запотели стекла в машине.
— Сколько их? — спросил я.
— Двое, — ответил Смерть. — Мужчина и женщина.
Он рассказал, что женщине сорок два, мужчине — сорок девять. Я быстро подсчитал, что на двоих у них на шестьдесят три года жизни больше, чем досталось мне. С радостью бы поменялся с любым, лишь бы вкусить еще пятнадцать минут.
Они были знакомы девять месяцев. Работали в компании, производившей полиэкструзионные пластмассы. Он — бухгалтер, она — менеджер проектов. Когда ему было двадцать с чем-то, он хотел быть художником, но родители убедили его строить финансово перспективную карьеру. Когда ей было двадцать с чем-то, она хотела стать менеджером проектов, но не думала, что придется ждать так долго. Оба были женаты, но не между собой.
Они увлеклись друг другом прямо со знакомства. Его притягивала ее нетерпеливость. Ее — его творческий дух. Его творчество чаще всего выражалось в набросках, которые он делал с нее, в заметках, которые он писал, и в анекдотах, которые рассказывал. Ее нетерпеливость была ему знакома и тем задевала его, однако не настолько, чтобы раздражать.
Открытое, необузданное, взаимное сексуальное притяжение появилось позже.
Контора, где они оба работали, была та же, что и у нашей понедельничной клиентки, самоубийцы. Они ее толком не знали, но из приличий посетили в четверг ее похороны.
Катафалк привезли к похоронному бюро делового партнера человека, подверженного неприятностям, которого затравил в четверг Цербер. Помимо того что один из несших гроб споткнулся и чуть было не уронил свою ношу, никаких необычайных происшествий не случилось.
37
«Love Will Tear Us Apart» (1979) — песня британской рок- и панк-группы из Манчестера «Подразделение утех» (Joy Division, 1976–1980).