Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его[22] — такой путь предначертал Господь всем, кто дерзнул последовать его стопам. Вся жизнь архимандрита Софрония была непрестанным усилием к стяжанию Царства по заповеди Христа. Этот подвиг богопознания нашел свое частичное отражение в письмах к Д. Бальфуру. Они написаны отцом Софронием в годы его жизни на Афоне, когда все его существо было сосредоточено на внутренней борьбе за постижение Божественного Первообраза. Публикуемые в этой книге писания являются ценным и живым свидетельством, указывающим на истоки богословия отца Софрония. Рожденное в недрах афонского предания учение, в них изложенное, во многом предвосхищает его книги «Старец Силуан» и «Видеть Бога как Он есть». По существу письма содержат все основные положения, которые определяют дальнейшее становление отца Софрония как духовного явления нашей эпохи.
Несомненно, событием, во многом определившим его богословский облик, было духовное общение со старцем Силуаном. Переписка с Бальфуром отчасти проливает свет на первые годы знакомства отца Софрония со старцем Силуаном, начавшегося в 1930 году. Когда отец Софроний готовил к изданию книгу «Старец Силуан» (Париж, 1952), он воспользовался этими письмами как живым памятником, запечатлевшим духовный облик старца Силуана: «Там было многое написано под непосредственным влиянием старца, — пишет отец Софроний, — и поэтому они могли бы восстановить в моей памяти с достаточной точностью некоторые вещи о нем»[23]. Старец Силуан открыл для него новые горизонты в духовной жизни. Отец Софроний позднее писал: «Это было в те дни, когда я не находил достаточных слов, чтобы принести Богу мою благодарность за встречу мою со старцем Силуаном. В то время я был весь под «знаком» (чтобы не сказать неподходящего в данном случае слова — впечатлением) того Света Преображения, в котором Бог показал мне старца. После семи лет глубочайшего «недоумения»… в котором я находился до этой встречи, мне в старце было дано подлинно откровение и утверждение»[24].
В жизни самого отца Софрония это были годы глубокого плача за самого себя. Позднее он вспоминал, как в Свято-Пантелеимоновском монастыре ему иногда выпадало послушание — читать вслух Псалтирь для братии, занимавшейся рукоделием. «Бывало, начну псалом, и чувствую, что не могу продолжать — благодать «душит»: рыдание подкатывалось к горлу и рвалось наружу».
Всем своим существом он был погружен в тот болезненный ад покаяния, чрез который нисходит на человека благодать Святого Духа и возводит его в сферу Божественной Жизни. В состоянии такой благодати человек, перерожденный в горниле покаяния, всем существом своим живет реальность Божественного мира и созерцает ее как очевидность. Этой благодатью исполняется всякое его слово, всякое движение его души и сердца. Все проявления в повседневной жизни, до самых последних мелочей, носят печать чистого созерцания Истины.
Письма являют собой замечательный пример, как такое «состояние» претворяется в «богословие». «Богословие как состояние» не есть философская наука, ни даже содержание молитвы, но оно есть живое вхождение в Божественную вечность. И такое «богословие», как отражение состояния чистого бесстрастия, само становится чистым и подлинным в самом глубоком смысле этого слова.
Возведенный до созерцания Истины человек легко способен различить все, что есть «не — истина». В этом смысле отец Софроний стал незаменимым духовным руководителем для томимого сомнениями Бальфура, у которого осталось много неразрешенных вопросов догматического порядка относительно православной веры. Из ответов явствует, насколько глубоко отец Софроний был знаком с традицией святых отцов Церкви — их писания были глубоко созвучны его собственному опыту. Так, он не раз упоминает творения преподобных Иоанна Лествичника, аввы Дорофея, Исаака Сирина и многих других. Благодаря тончайшей духовной интуиции отец Софроний как никто иной сумел найти слово, убедительное даже для такого высокообразованного богослова, каким был Бальфур. Однако сокровенная сила этих писем заключалась не в логической стройности или эрудиции. Нет, Бальфур интуитивно чувствовал, что, несмотря на совершенное знание отцом Софронием святоотеческих творений, его слова исходят не от отвлеченного умствования, а из данного ему свыше опыта и сообщают об истинах, как о фактах познанных и несомненных. Письма, будучи глубоко личной исповедью, запечатлевают действительный опыт и реальное познание, благодаря чему они носят характер положительного свидетельства о фактах духовного бытия.