Вероятно, такая реакция объяснялась тем обстоятельством, что за день до этого – 2 апреля – появилась директива ВС КБФ № ОП/422сс, в которой командующему ВВС флота предписывалось с 1 апреля вести разведку Финского залива с задачей вскрыть систему дозоров и противолодочной обороны противника до меридиана Хельсинки. Чем именно определялась западная граница обследуемого района, не понятно, тем более что «Планом действий подводных лодок КБФ» предусматривалась разведка по всей глубине залива[52]. В любом случае район Нарген-Порккалауддского рубежа в нее не попадал и никакой перепроверки донесения от 30 марта не производилось. Фактически из-за большого количества суток с нелетной погодой в начале апреля сделано было еще меньше. В погожие дни один-два самолета-разведчика Пе-2 вели разведку ледовой обстановки и кораблей противника в восточной и центральной части залива, но ничего нового к имеющимся данным добавить не смогли. Согласно отчетным данным, в апреле для дальней разведки Финского залива было произведено 47 самолето-вылетов, в мае – 25, в июне – 24. Сокращение числа вылетов после апреля объяснялось усилением противодействия вражеской истребительной авиации[53].
В результате вся выработка способов форсирования Финского залива на кампанию 1943 г. осуществлялась на основании старых разведданных и оценках обстановки, сложившихся к концу предыдущей кампании. Сформировалось мнение, что преимущественное движение подлодок в подводном положении является наиболее выгодным способом, поскольку, с одной стороны, обеспечивает скрытность от вражеских сил ПЛО, с другой, как считалось, при движении методом максимального прижимания к грунту («на максимальной глубине, имея под килем не менее 5—10 метров»)[54] позволяет уклоняться от встречи с неприятельскими якорными контактными минами. По опыту 1942 г. считалось, что при задевании корпусом за минреп у командира оставалось достаточно времени на совершение маневра уклонения. Весьма вероятно, что командиры погибших подлодок, будь им предоставлено слово, с этим мнением не согласились бы. Обеспечить проход над донными неконтактными минами должно было размагничивание подлодок перед походом, а избежать подрыва на антенных минах должна была установка противоминной обрусовки и изоляция выступающих частей корпуса резиной. Три подлодки были оборудованы специальными приборами ПАМ-К, предназначенными для подрыва антенных мин на расстоянии, путем создания в их антеннах тока, достаточного для срабатывания замыкателя. Для увеличения времени пребывания под водой каждая готовившаяся к походу лодка принимала большой запас средств регенерации воздуха, так, например, Щ-303 приняла 14 баллонов кислорода и 1400 регенерационных патронов[55].
Еще за шесть суток до того, как 8 апреля командующий КБФ утвердил «План действий подводных лодок», Военный совет флота отдал директиву № ОП/422сс, согласно которой командиру БПЛ и командующему КМОР надлежало уже 18–20 апреля выслать две первые подлодки на позиции в Балтийское море с учетом возвращения их до периода белых ночей не позднее 20–25 мая. На следующий день комбриг капитан 1-го ранга С.Б. Верховский доложил, что «для боевых действий в Балтийском море готовятся ПЛ ПЛ Щ-303, Щ-408, закончившие ремонт и имеющие отработанный личный состав и подготовленных командиров» (прил. 1.2). Щ-303 планировалось направить на позицию в устье Финского залива у маяка Уте, Щ-408 – на позицию в Норчепингской бухте у берегов Швеции. Собственно, выбор у комбрига был невелик – из всех перечисленных в «Плане» десяти подлодок 1-го эшелона в Кронштадте находились только Щ-303, Щ-408 и С-12, а также «малютки» М-96, М-102, которые не могли действовать за пределами залива из-за малой автономности. Субмарины же, находившиеся в Ленинграде, можно было перевести в Кронштадт не раньше очищения Невской губы ото льда. Но и после этого они не могли быть незамедлительно отправлены в поход, поскольку нуждались в установке противоминной обрусовки и изоляции, что можно было выполнить только в доках Кронштадского морского завода.