Поэмы

И ты за неотложное возьмись,
А что не нужно делать — откажись».

Закончил слово Балинос. И вот
Встал седовласый и сказал Букрот:

«Ты гору скорби на плечи взяла,
И выстояла, и перенесла.

Велик аркан терпенья твоего,
Пусть каждый миг растет длина его!

Что движется — то движется не век,
Любая вещь теряет свой разбег.

В игре с човганом резво мяч бежит,
А пробежав свой путь, в траве лежит.

Пока кружится звездный небосвод,
Движенью и покою — свой черед.

И есть конец у каждого пути,
И вечного движенья не найти.

Таков закон для всех земных людей
И, может быть, удел вселенной всей.

Кого возлюбит светлый разум — тот
Суть этого увидит и поймет.

Хвала тому, кто землю сотворил
И разумом живущих одарил!»

Умолк Букрот. Хурмус великий встал,
И произнес молитву, и сказал:

«О сад, листву роняющий с ветвей,
Свеча, лишенная своих лучей!

Ты знаешь — если роза расцветет,
Ее однажды срежет садовод.

Свеча в собранье, сколько ни гори,
Светить ей лишь до утренней зари.

Таков итог всего. Был колос цел
И зерна растерял, когда созрел.

Не говори о пользе в мире бед!
Все здесь мгновенно, все ущерб и вред.

Тебе всевышний разуменье дал,
Тебе самой он наставленье дал.

И мне ль тебя, разумную, учить,
Всезнающей о знанье говорить!»

Умолк хранитель знания Хурмус.
Встал изощренный в слове Фарфурнус:

«О госпожа, дороже жемчугов
Жемчужины твоих премудрых слов!

Сегодня ты подобна глуби вод,
Где жемчуга ныряльщик не найдет.

Расстанется однажды дно морей
С последнею жемчужницей своей.

И где такая отмель, где родник,
Куда б искатель перлов не проник?

Закон миротворения пойми,
Закон творца в смирении прими.

Да будут все веления твои
Достойны восхваленья и любви!

Благодари за все, что ни пошлет
Источник вечный истинных щедрот!»

И встал и начал слово Арасту,
Не слово — сад в невянущем цвету.

Он говорил, но прерывался глас,
И только слезы падали из глаз:

«Прости мне! слез не лить я не могу!
Слов много… говорить я не могу!

Как словом я тебе поддержку дам,
Когда в поддержке я нуждаюсь сам?

Былой наставник сына твоего —
Чем я утешусь, если нет его?

Я шел к тебе — участьем устремлен,
А сам безумьем горя омрачен.

Что делать мне? Немеет мой язык,
Смятенье в мыслях, в сердце… дух поник.

Бог госпоже в беде ее помог.
Какой пример душе! Какой урок!

Она — среди сгорающих сердец —
Духовного величья образец.

Хоть черной кровью грудь ее полна,
Народу улыбается она.

Судьбу не проклинает, не корит,
Творца за доброту благодарит.

Не молвила кощунственных речей,
Их даже в мыслях не было у ней.

В удел ей, небо, благодать пошли,
Печаль души развей и просветли!»

Словам разумных госпожа вняла —
Тьма от ее сознанья отошла.

Так напоен был пластырь их речей
Бальзамом утоления скорбей,

Что боль сердечной раны улеглась
И разум вновь явил и мощь и власть.

Руиной горя ставшая — она
Речь начала, смущения полна.

Для тех семи алмазных рудников
Рассыпала сокровищницу слов:

«Из-за меня и сына моего
Печаль вам… это тягостней всего!

Поистине — его взрастили вы,
Его наставниками были вы.

Он вашим другом был, а не царем,
Советам вашим следуя во всем.

Вы — явное и тайное его!
Вы как два мира были для него.

И вот навек ушел ваш верный друг…
Теперь навек осиротел наш круг.

Пусть небо ваше горе облегчит,
Печаль потери тяжкой возместит!

Хоть мы опоры нашей лишены,
Сочувствием друг к другу мы полны.

Вот — я дала зарок себе — молчать
На срок, пока осталось мне дышать,

Но вы пришли мне горе облегчить.
Нельзя нам в общем горе розно быть.

Сочувствию друзей открыта дверь.
Спасибо вам! Все сказано теперь».