В этот день любовь только пробудилась в Раскольникове, однако второй встречи могло и не быть. Но назавтра Соня сама пришла к нему, и теперь он влюбился в неё уже по-настоящему. Эта любовь, как и у многих других героев Достоевского, началась с жалости: «Взглянув пристальнее, он вдруг увидал, что это приниженное существо до того уже принижено, что ему вдруг стало жалко» [6; 182]. Сначала эта жалость имела ту же природу, что и в случае помощи Мармеладовым и девочке на бульваре, – это была жалость сильного и великого к слабому и ничтожному. Писатель предельно точно обозначает момент рождения любви в душе Раскольникова: когда Соня «сделала было движение убежать со страху, – в нём что-то как бы перевернулось» [6; 182]. И этот день имеет в судьбе главного героя решающее значение – он окончательно порывает со своим прошлым: сначала внутренне, вдруг осознав, «что <…> уже ни об чём больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить» [6; 176], а вечером и совсем уйдя из семьи, поручив её заботам Разумихина: «Оставь меня, а их… Не оставь их…» [6; 240]. Но Раскольников уходит не вообще в небытие (этот вариант Достоевский заранее исключает в самом начале романа словами Мармеладова: «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти» [6; 14]), его влечёт за собой последняя надежда: «Может быть, всё воскреснет!» [6; 239].
Эта надежда зиждется на внезапном осознании героем внутренней близости с Соней: «Она должна быть такая же, как и я…» [6; 212]. Достоевский бережно указывает на постепенно возникающее родство душ Раскольникова и Сони: она от робости и страха не смеет сесть, дрожит и едва выговаривает слова, и он вдруг начинает отвечать ей, «привстав тоже и тоже запинаясь и не договаривая…» [6; 182]. Раскольников не сознаёт происходящего, а просто живёт в нём всей своей душой, стремясь продлить его как можно дольше: «Вам направо, Софья Семёновна? Кстати: как вы меня отыскали? – спросил он, как будто желая сказать ей что-то совсем другое. Ему всё хотелось смотреть в её тихие, ясные глаза, и как-то это всё не так удавалось…» [6; 187]. «Новая жизнь» героя уже началась, и это смутно почувствовала его мать: «Предчувствие у меня такое, Дуня. Ну, веришь иль нет, как вошла она, я в ту же минуту и подумала, что тут-то вот главное-то и сидит…» [6; 185].
Соня тоже чувствует, что с ней произошло нечто совсем новое. Выйдя от Раскольникова, «она <…> пошла потупясь, торопясь, чтобы <…> остаться наконец одной, и там, идя, спеша, ни на кого не глядя, ничего не замечая, думать, вспоминать, соображать каждое сказанное слово, каждое обстоятельство. Никогда, никогда она не ощущала ничего подобного. Целый новый мир неведомо и смутно сошел в её душу» [6; 187].
Раскольников и Соня полюбили, поддавшись первому чувству, ещё не зная и не понимая друг друга. Соне достаточно и такой «тихой» любви. Она уже привыкла видеть в Раскольникове какого-то необыкновенного человека, способного на великие подвиги. А он надеялся найти в ней столь же падшее существо, как и он сам, чтобы «сложить хоть часть своих мук» [6; 324] и излить накопившуюся в душе злобу и ненависть. Но очень скоро Раскольников понимает, что «разврат коснулся» Сони «только механически; настоящий разврат ещё не проник ни одною каплей в её сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву…» [6; 247]. Отчётливо сознавая совершенную безвыходность положения Сони, изменить которое она не может по причинам, от неё не зависящим, и понимая, что в конце концов её ждёт неминуемая гибель, Раскольников пытается понять, что поддерживает её в этой жизни: «Что она, уж не чуда ли ждёт?» [6; 248].
В общем контексте рассуждений героя, который «был уже скептик, <…> был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток…» [6; 247], этот вопрос имеет ироничный оттенок. Рационалистическому сознанию Раскольникова понятия «чудо», «Бог» и т. п. представляются чем-то бесполезным и ненужным, и ответ Сони: «Что же я без Бога-то была?» – он воспринимает как проявление безумия: ««Разве это не признаки помешательства? <…> Юродивая! Юродивая!» – твердил он про себя» [6; 248]. Несмотря на возникшее чувство, духовной близости между ними нет, потому что нет единства веры. Раскольников верит лишь в себя, а Соня знает, что живёт лишь благодаря Богу. Поэтому сейчас он ещё не может понять её, и, если бы она в этот момент тоже не поняла бы его, они расстались бы навсегда, и никакого воскресения не произошло. Но Соня уже любит Раскольникова и потому понимает в нём сердцем то, чего он не может объяснить разумом: «Говори, говори! Я пойму, я про себя всё пойму!» [6; 318]. Пока эта любовь во многом подобна поклонению некоему высшему существу, ведь Соня острее, чем кто-либо другой, чувствует необыкновенность Раскольникова и его призванность к какому-то особому служению. Это чувство связано с тем, что в жизни её семьи он всегда появлялся неизвестно откуда и непонятно почему, оказывал необходимую помощь и исчезал. Все появления Раскольникова слились в её сознании в образ спасителя и заступника, она ждет его как Мессию, со свечой в руках ожидая его прихода[40]: «Ей было и тошно, и стыдно, и сладко…» [6; 241]. И когда Раскольников начинает рисовать перед ней мрачные картины будущего, она уверена, что только он способен предотвратить надвигающуюся катастрофу: ««Ох, нет, нет, нет!» – И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет <…>. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него всё и зависело» [6; 245].