Конечно, история столкновения афинян с атлантами не была просто скопирована с истории греко-персидских войн. Платон использовал лишь самую общую канву рассказа Геродота и других греческих историков, писавших об этой эпохе, многое переделал на свой лад или поменял местами. Было бы поэтому ошибкой видеть в персидской державе Ахеменидов прямой прообраз Атлантиды. Как мы уже говорили, описание Атлантиды в «Критии», так же как и тесно связанное с ним описание «допотопных» Афин, представляет собой результат весьма сложного художественного синтеза, в котором причудливо переплелись характерные черты многих реальных государств, известных Платону. С Персидской державой Атлантиду сближают, пожалуй, лишь колоссальные размеры занимаемой ею территории, неслыханное обилие всевозможных природных богатств и, наконец, невероятная, по греческим меркам, численность населения. В остальном это государство, пожалуй, совсем иного типа, чем империя Ахеменидов, впавшая вскоре после греко-персидских войн в состояние длительной безысходной стагнации, которая могла окончиться лишь гибелью и распадом этого чудовищного политического образования.
В отличие от нее Атлантида — морская держава, разбросанная по множеству больших и малых островов и с помощью своего огромного флота владычествующая над прибрежными областями ливийского и европейского материков. В ее экономике, судя по некоторым намекам в тексте «Крития», далеко не последнюю роль играли транзитная морская торговля и разнообразное высоко специализированное ремесленное производство. О главной гавани столицы атлантов Платон сообщает, что она «была переполнена кораблями, на которых отовсюду слышались говор, шум и стук». Для военных кораблей атланты строили даже подземные стоянки, размещавшиеся в заброшенных каменоломнях. Сама картина огромного приморского города невольно вызывает в памяти такие крупнейшие порты античного Средиземноморья, какими были во времена самого Платона Сиракузы, Карфаген и, наконец, родной город философа Афины. Каждый из этих трех городов являлся, хотя и в разное время, центром могучей морской державы, размещавшейся одновременно на островах и на материке. Залогом процветания каждого из них было, с одной стороны, ограбление подвластных государств, с другой — ведущаяся в неслыханно широких масштабах посредническая торговля, связывавшая эти города чуть ли не со всем остальным миром. Совершенно очевидно, что у самого Платона этот тип государства, основанный на всеобщей жажде обогащения, вызывал крайнюю антипатию и отвращение, и, конечно, не случайно то, что он максимально приблизил к нему свою Атлантиду, стремясь во что бы то ни стало показать читателю, что именно так он представляет себе государство во всех отношениях ненормальное, неправильно и неразумно устроенное и вследствие этого обреченное на гибель.
Все эти выходы в современную историю или историю сравнительно недавнего прошлого составляют, однако, лишь внешнюю и потому довольно легко различимую оболочку платоновского сказания. Труднее различить его более глубокий и в силу этого скрытый от глаз читателя мифологический подтекст. Здесь нелишне будет напомнить, что для Платона, как и для всех греков, мифология была лишь частью истории, своего рода предысторией рода человеческого. Никакой непроходимой грани между ними не существовало, и поэтому исторические и мифологические сюжетные коллизии могли свободно перемешиваться между собой в рамках одного и того же произведения. Как уже было сказано, родоначальник всех атлантов и первый царь Атлантиды Атлант, несомненно, в какой-то степени повторяет образ своего мифического тезки — титана-небодержца. Правда, во избежание возможной путаницы Платон постарался максимально его очеловечить, дал ему другую родословную, сделав сыном Посейдона и Клейто, тогда как первоначальный Атлант, как и все титаны вообще, принадлежал к старшему поколению богов, потомков Урана и Геи, и был вовсе не сыном, а двоюродным братом Посейдона и самого Зевса, так же как и другой Япетид[62] Прометей. Вероятно, первый Атлант участвовал в той ожесточенной борьбе за власть над миром, которую титаны вели с богами-олимпийцами, сплотившимися вокруг Зевса. Как известно, титаны потерпели в этой борьбе сокрушительное поражение и были низвергнуты в мрачный Тартар, где их должны были стеречь сторукие великаны гекатонхейры (обо всем этом подробно рассказывает Гесиод в своей «Теогонии»). Двух титанов — сыновей Иапета Прометея и Атланта — ждала особенно жестокая участь. Прометей был прикован к скале и должен был кормить своей печенью орла, которого каждый день посылал к нему мстительный Зевс. Атланту же пришлось взвалить на плечи чудовищную тяжесть небесного свода и держать эту страшную ношу, не зная отдыха, много тысяч лет подряд. В чем провинился перед богами Прометей, знает каждый школьник, а вот в чем заключалась особая вина Атланта, заставившая Зевса подвергнуть его такому необычному по своей суровости наказанию, античные авторы почему-то ничего не сообщают. Во всяком случае, в том, что это было именно наказание за какой-то проступок, сомневаться не приходится. Не случайно оба брата титана Прометей и Атлант — изображены друг против друга на одной чернофигурной вазе VI века до н. э., причем прикованного к скале Прометея терзает орел, а подпирающего небесный свод Атланта кусает сзади огромная змея (деталь, отсутствующая в дошедших до нас пересказах мифа). Уже в гомеровской «Одиссее» Атлант представлен читателю как «злоумышляющий», «злокозненный» (напомним, что у Гомера этим же эпитетом сопровождаются имена двух царей — Миноса и Ээта) и в то же время «ведающий глубины всего моря» (быть может, имеется в виду какая-то изначальная связь этого титана с морской стихией, о которой наши источники более ничего не сообщают, хотя не исключено и другое объяснение — поэт имел в виду, что с высоты своего огромного роста Атлант ясно различал в морской глубине все то, что было скрыто от глаз простых смертных). Здесь же о нем сказано еще, что он «держит великие столбы, разделяющие небо и землю». Возможно, имелась в виду земная ось, которую титан должен был поддерживать в устойчивом положении всей мощью своего тела.