В этом напеве
Слышны деревья,
Одурью грядок пахнущий сад,
Свежесть рассвета,
Шелесты лета,
Ропот прибоя, роз аромат.
Сдавшись напору
Брачного хора,
Сам ликованья я не избег,
И, подпевая
Песне, я знаю:
Богу подобен я, Человек.
Кто дал прозреть мне? Что превратило
Жизнь предо мною в сказку и сон?
Кем над уделом твари бескрылой
К высшим пределам я вознесен?
Это все ты, любовь. Ты причина.
Это тобою совершено,
Небо и Землю всю — воедино
Соединяющее звено!
Ты, на кого клевещут жестоко,
Именем чьим зовут, что хотят:
Скотоподобье, пошлость порока,
Образ животный, грязь и разврат.
Всех постигало косноязычье,
Брался лишь кто тебя воспевать.
Как описать твоей силы величье,
Свыше дарованная благодать?
Но, как кончины предчувствие мечет
Лебедя с песней за облака,
Пусть этот стих мой увековечит,
Царственная, тебя на века.
Для красоты своей небывалой
Ты всю природу обобрала.
Голос у соловьев украла,
Алый румянец у роз взяла.
— Сон мой, мечта моя! — славословья
Сами теснятся мне на уста,
Ты, величаемая любовью,
Все увенчавшая чистота.
…Пусть остальные пьют друг за дружку.
Я своим счастьем пьян без вина.
Тайной любви моей, а не кружкой
Прелесть вселенной озарена.
1882
Поэт
Перевод Б. Пастернака
То я мудрец, то — сумасброд,
Я ни глубок, ни плосок.
Дитя падений и высот,
Я жизни отголосок.
Глубокомыслью не дивись,
На простоту не сетуй:
Все чувства мощные слились
В отзывчивости этой.
Способность замечать дала
Мне в дерзкий дар природа,
И я ловлю, как зеркала,
Все, что мелькнет у входа.
Но слышу и передаю
Лишь то, что в полной мере
В придачу к своему чутью
На опыте проверю.
Итак, не то, что в первый миг
Предполагают люди,
Я жизни чистый проводник
И истины орудье.
1886
Седина
Перевод В. Державина
Уж не тот я, что когда-то;
Седина гнетет сурово…
Уж не так звучны раскаты
Рога моего стального.
Сердце ж все быть сердцем хочет,
С временем в неравном споре.
В нем пылает, в нем клокочет
Человеческое горе.
Сердце полнилось по капле
Ядом слез, потерь, мучений…
Времена полны не так ли
Мириадами мгновений?
Так к чему мне жизнь такая,
Если — вот и смерть все ближе,
А тебя, страна родная,
В разоренье горьком вижу.
Но когда надежда белым
Мне крылом блеснет над тьмою,
Мню себя я Тариэлом[147],
Обуянный вновь мечтою.
И зову, трубя протяжно,
Автандила и Придона:
Дареджан в плену у каджей[148]
Избавленья ждет бессонно!
Что мне проседь! Я седины
В славной битве окровавлю,
Боевой мой рог старинный
По-иному петь заставлю.
Но, увы, подослан адом
Мне коварный враг — сомненье,
С зеркалом стоит он рядом,
Ухмыляясь… О, мученье!..
Шепчет: Автандил с Придоном
Еле вышли из пеленок,
Да и сам ты с Тариэлом
Сходен, как со львом котенок.
Прав он. Но могу ль святое
Дело гибели обречь я?
Ведь предшествует герою
Слабый иногда предтеча…
Нет же! Вечно цвесть надежде!
Не согнусь под сединою.
И гремит, зовет, как прежде,
Славный рог героев к бою!
вернуться
147
Стр. 363.