Пешки верности расставив, ход, Фазли, не пропусти,
Если милая захочет на любовь с тобой играть!
Мухаммед Шариф Гульхани
(XIX век)
Переводы С. Маршака
Путнику
Благословен, кто в дальний путь идет!
Обходит солнце весь небесный свод.
Нет в мире ничего свежей воды,
Но жди заразы от стоячих вод!
О терпении
Терпенье распахнет любую дверь.
Терпи — и в цель поставленную верь.
Бесплодные пески, солончаки
Терпенье превращает в цветники.
Терпенье нас от всякой лечит боли.
Оделись розами кусты, что нас кололи.
Терпенье силу нам дает в степи.
Усталость, боль, обиду — все терпи!
«Кто беден счастьем…»
Кто беден счастьем, а детьми богат, —
Рожденью сына лишнего не рад:
Его расти, корми и одевай.
А верблюжонок лишний — это клад!
Про двух кокандцев
Хотя умом подобен он ослу,
Но выдает себя за нашего муллу.
Во всех делах ему помощник — ложь,
А что таит в утробе, — не поймешь.
Он говорит, что он — хаджи, мулла,
Хоть не был дальше своего села.
Когда к нему пойдешь, кричит он: «Эй,
Кто съел наш плов, готовый для гостей?»
Али в Коканде[291] первый был дурак.
Такой же — Бабаджан Ашур-Чулак.
Они похожи на слепых котят,
Но зрячим путь указывать хотят.
Сбивает с толку их кривой совет,
Гнуснее их людей в Коканде нет!
Махзуна
(XIX век)
Мухаммас
Перевод В. Звягинцевой
Друзья, в цвет бытия земного влюбилась я,
Ах, в ангела иль в духа злого влюбилась я?
В рубины уст и в пламень слова влюбилась я.
В сверканье взора огневого влюбилась я.
Он царь красы, и вот в такого влюбилась я.
Подобен месяцу на небе, земли далек,
Прекрасен телом и душою, красив, высок.
На зависть пышным розам сада — шиповник щек.
Не поглядит, хоть сотни жизней кинь в пыль дорог.
В беспечность мотылька цветного влюбилась я.
Лицо откроет, и померкнет пред ним закат.
Уроки бегства даст газелям проворный взгляд.
Перед медовыми устами и сахар — яд.
Смутясь его кудрей, завянет и райский сад.
Не в луч ли солнца золотого влюбилась я?
Два новых месяца на небе — серпы бровей,
Лицо — лужайка, две газели — глаза на ней.
Стан — что побег в садах желаний души моей.
О боже, боже, к удивленью моих друзей,
Не слушая рассудка зова, влюбилась я.
Взгляните: пальма шевелится, встает, идет…
Нет, это человек! Свидетель — ты, мой народ:
Так светел ликом, что сияньем вас обожжет.
Смущенный месяц и не смотрит, уйдя с высот.
Уж не в Юсуфа ль молодого влюбилась я?
На алой шелковой одежде горит узор.
Желаний войско в прах повергнет единый взор.
Сверкают зубы, словно жемчуг, все на подбор.
В моем дому печаль и горе живут с тех пор,
Как, на беду отца родного, влюбилась я.
О, почему судьбой даны мне лишь скорбь и грусть!
Ведь непослушную отвергнет мой друг, боюсь.
Не диво, коль от мусульманина я отрекусь,
В народ язычников навеки я облачусь.
Увы, в неверного, в чужого влюбилась я.
Надира
(? — ум. в 1842 г.)
Переводы М. Алигер
«О подруга, я слабею…»
О подруга, я слабею, мой рассудок омрачен.
Если в сад придет мой милый, дай мне знак, что это он.
Умертви меня сначала, если хочешь умертвить
Тех, кто пламенем любовным всех сильнее опален.
Не суди меня, подруга, а судящим прикажи,
Чтоб толпою не глазели на меня со всех сторон.
Ведь тому, кто судит пьяниц, подают такой кувшин,
Чтобы он заснул у стенки, на неделю опьянен.
В тех садах, где ты гуляешь, лучший сон моей души,
Даже воздух неподвижен, он тобою восхищен.
Если ж век твоих коснется предрассветный ветерок,
Попроси его на землю принести мне твой поклон.
Я хочу тебя увидеть, ясный месяц дней моих,
Встань, мой светлый, из могилы, лунным светом озарен.
Увидав тебя, Зулейка все сокровища отдаст
За тебя, Юсуф Прекрасный, смерти проданный в полон.
Надира, пускай не молкнет изумленный соловей,
Пусть стихами обернется твой полубезумный стон.