Мой дух, томясь такой тоской,
не раз перелетал границы,
куда бредущему с клюкой
и за сто лет не дотащиться.
До этих далей на веку
не дохромаешь в мерном шаге —
они даются смельчаку
внезапно, в огневой отваге.
Вам у границ застрять, слепцы!
Но ваших выгод не отъемлю
в быту, где голый практицизм
ногой нащупывает землю.
А я пчелою вознесусь
над льдом границ — к цветам вселенной.
И не беда, коль заблужусь
и не вернусь в мой улей бедный.
Возвращенье
Так вот что все исканья означали! —
лишь возвращенье, полное печали,
к истоку Жизни, к Свету, что извечен,
которым огонек моей души засвечен.
Так вот в чем заключается познанье:
сгорел и сгас — печаль воспоминанья!
И совершенства высшая примета —
лишь память темноты о миге света.
Фиалка
За космами елей, в полдневной тиши,
где моет прозрачный ручей голыши
да с овцами дремлет пастух у ракит, —
лиловый бесенок на солнце сидит.
Он мал и тщедушен, он юн, как весна,
и шерсть на хвосте никому не страшна
Проказник пришел поиграть на опушку —
слегка пощекочет да выпустит мушку.
Вдруг, лист прошлогодний взметнув до небес,
промчался по лесу взаправдашний бес.
«Quos ego!»[88] — воскликнул он, к городу мча,
и задал бесенок за ним стрекача:
несется по ельнику наискосок,
как ветром гонимый лиловый платок.
Свалилась лиловая туфелька с пятки.
Поднять бы, да где там — летит без оглядки!
По той же опушке подпасок идет.
«Гляди-ка! — кричит он. — Фиалка цветет!»
Мой колодезь
На тихом лугу перед домом
колодезь с белеющим дном
хоронится в срубе замшелом,
в зеленом венке травяном.
К нему наклоняется ива
всей тенью седой головы,
и луч, как паук серебристый,
колеблется в сетке листвы.
На белой песчаной подушке
вздремнула вода. Но тотчас
спросонья глядит в поднебесье
зрачками расширенных глаз.
К ней облако, ветром гонимо,
снижается дух перевесть.
Ночами же звезд и созвездий
в ее колыбели не счесть.
А в сумерках, пыльный, сморенный,
я тоже гляжу в глубину —
со звездами и облаками
товарищем влагу тяну.
О влага земная! с тоскою
к земле, словно сын, припаду,
хоть знаю: опять за звездою,
за синей звездою уйду.
Аугуст Брукленайс
(1891–1918)
Вечером
Перевод Вл. Бугаевского
Все наши силы, как паук,
Завод высасывает жадно,
А грохот, скрежет, гул вокруг —
Как в вихре битвы беспощадной.
Идут другие нам взамен,
А где-то богатеет кто-то,
И в затхлом мраке этих стен
Все убыстряется работа.
Но что за люди у ворот,
Как тень дрожащая, мелькают?
А грохот ширится, растет,
И небо заревом пылает.
1913
Из литовских поэтов
Дионизас Пошка
(1757–1830)
Песнь мужичка
Перевод Д. Бродского
Кудахтаньем зарю встречают куры дружно,
А мне за труд пора, в дугу мне гнуться нужно.
Дубинкою грозя, кричит приказчик дико:
«Что мешкаешь, холоп? Кобылу запряги-ка!»
В поту лица пашу землицу спозаранья,
Но хлещет плеть меня в награду за старанья.
Пути не различить, как поле покидаю,
При первых петухах в короткий сон впадаю.
Недели круглые кладу на бар труды я,
А все ж — свой луг скосил и выжал яровые.
Заботы о семье спать не дают ни мигу,
Под осень на барже я уплываю в Ригу.