Порою Неман возвышает голос,
Как бог войны, как бог литовский Ковас[108]…
Притокам внятен гул его суровый,
Все ждут его решающего слова.
О Неман!.. Тяжкое настало время!
Все грабят нас, обижены мы всеми.
Живем уныло, сиро и убого,
И храбрецов теперь в Литве — немного.
О Неман, воскреси нам Гедимина,
Его бойцов могучую дружину,
Отчизне дай надежную опору,
Спаси ее от боли и позора!
О Неман, сабля наша притупилась,
И слава древняя испепелилась!
Так мало тех, кто посмелей и лучше,
Они — подобие овцы заблудшей.
Как тяжко, Неман, горько и обидно,
Что храбрецов не воскресишь, как видно,
Что их заветы юными забыты,
И родина осталась без защиты.
Струится Неман — голубое диво,
Блистает красотою горделиво.
Покорность рабская ему несродна,
И воды синие — всегда свободны.
‹1884›
Йонас Мачис-Кекштас
(1867–1902)
Мне ведом плач
Перевод Л. Миля
Я плачу в безотрадной тишине,
Но — ни слезы. Рыдания беззвучны.
И небо не пошлет улыбки мне,
И сердце застилают скорби тучи.
Не видят. Каждый занят лишь собой.
Явясь из тьмы на светлый праздник жизни,
Довольны многие своей судьбой,
И вот — молчу. Что толку в укоризне?
Не надо слез и жалоб — никогда!
Покинутый, ни на кого не сетуй!
Уйди от них, счастливых, навсегда,
Один скитайся и блуждай по свету.
Я плачу в безотрадной тишине.
Участья жду, как ждет голодный хлеба.
И лишь земля порою внемлет мне,
И слезы рос роняет только небо.
1890(?)
Пранас Вайчайтис
(1876–1901)
«В мир пришел бедняк обычный…»
Перевод А. Голембы
В мир пришел бедняк обычный
За другими следом.
Подрастал он, горемычный,
Никому не ведом.
А подрос — кормиться нужно,
А труды велики;
Ближним, верно, не досужно
Знать о горемыке.
Людям кланялся бедняга,
Угодить старался;
Зря старался, бедолага, —
С ним никто не знался!
Горемычного терзали,
Горести да хвори, —
Парня беды да печали
В гроб загнали вскоре.
Убивались, ох, как мало!
В землю положили.
Горько матушка рыдала,
Молчали чужие.
Горевали, только мало:
Велико ли горе!
Только матушка рыдала
И скончалась вскоре.
‹1896›
«Дни мои перегорели…»
Перевод А. Голембы
Дни мои перегорели
В очаге трудов и мук,
Но поет в моей свирели
Каждый шорох, каждый звук.
Пусть невзгодами измучен,
Ты со мной, свирель моя:
К посвистам твоим певучим
Все прислушиваюсь я.
Ты мне сердце отогрела,
Растопила боль и грусть,
Ты проснулась, ты запела,
Я с печалью расстаюсь.
Ты мне душу пробудила
Нежной музыкой твоей, —
Знаешь, мне давно постыло
Пепелище юных дней!
‹1897›
«Хотел зачерпнуть я алмазы ладонью…»
Перевод А. Голембы
Хотел зачерпнуть я алмазы ладонью,
А снял лишь росу с предрассветных полян.
Хотел я привадить счастливую долю —
Достались мне только осот да бурьян.
Хотел я привлечь к благородному делу,
К труду исполинскому толпы людей,
Но сердце, видать, у людей охладело,
И глухи они к пылкой речи моей.
И все же мне мнится еще и доныне,
Что в душах простого народа живет
Великое чувство, как жемчуг в пучине,
Как перлы в глубинах таинственных вод.
‹1900›