Мистическое познание превзошло слово «знание». Образы, символы и язык человека подвержены постоянному изменению, Божественное же существует без времени и пространства. Оно не подвержено переменам, хотя оно и существо из всего, что меняется.
Само мышление Божественного уже означает ограничение. Здесь мы понимаем Иоанна Креста: «Не этот, не этот» — больше ничего не скажешь.
Самым важным в каждой религии является познание конечной действительности. Она преступает все барьеры и ограничения времени и пространства.
Барьеры и ограничения возникают только потому, что человек хочет абстрактно определить необъяснимое. Подобные религиозные способы выражения обусловлены временем, а потому недолговечны. Познание же не имеет времени и перешагивает все различия догматического вида. Оно является общей основой, на которой возводятся отдельные религии.
В необъяснимости конечной действительности все религии едины. Конечную действительность можно только познать. Все, что человек об этом говорит, уже искажение. Вот как думает Экхарт: «Будь у меня Бог, которого я мог бы узнать, я бы никогда не рассматривал его как Бога… Ты должен Его (Бога) любить таким, какой Он есть, He-Бог, Не-Дух, НеЛичность, He-Образ, еще больше: как прозрачное, чистое, ясное одно, отделенное от всех двойственностей».[20]
В своем трактате «Восхождение на гору Кармель» Иоанн Креста пишет в том же духе, когда говорит об ущербе, наносимом душе, когда она пытается что-то в формах и образах удержать в памяти или фантазиях. «Ибо создания, земные или небесные, как и все точные знания и образы, естественные или сверхъестественные, которые постижимы душевными силами, какими бы они ни были выдающимися в этой жизни, не идут ни в какое сравнение и не имеют никакого отношения к сущности Бога».
Иоанн Креста называет все образы и представления только лакеями короля. Чем больше смотрят на лакеев, тем меньше видят короля. «Следовательно, ошибаются те, кто такие образные восприятия не только ценит, но и даже думает, что Бог похож на одного из них и они могут через что-то подобное достичь единства с Богом».[21]
Похожие мысли высказывает поэт Кабир. Он был сыном мусульманки, позже воспитывался брамином и таким образом оказался между двумя большими религиями — исламом и индуизмом. Обе за него боролись и даже после его смерти спорили из-за его останков, потому что каждая хотела оставить его для себя в качестве великого святого:
А Руми, исламский поэт, пишет:
Разум никогда не сможет исчерпать конечную действительность. Рамакришна имеет обыкновение говорить: «Все Писания и Священные Книги, веды, пураны, тантры и т. д. в определенном смысле утратили свою чистоту, поскольку их содержание выражено человеческим языком. Каков на самом деле Брахма, ни один человеческий язык не в состоянии описать. Потому Брахма как раньше, так и теперь, неприкасаем и чист».
Из многих текстов дзэна я хотел бы процитировать только один, Дао Кокуши:
На ступени познания все религии едины. Однако каждый индивид, который хочет говорить о своем познании, использует те формы выражения, которые стоят на его заднем культурном плане. Таким образом, различие эзотерических путей отражает различие культур, но в своей сущности они едины.
Религию можно сравнить с Луной, которая освещает Землю, однако силу своего сияния она получает от Солнца. Когда она приближается к Земле и встает между Солнцем и Землей, происходит солнечное затмение и Земля погружается в темноту.
Солнце можно сравнить с Божественным проявлением. Оно освещает религию, с тем чтобы та светила для человека на его пути к познанию. Когда же религия слишком много о себе возомнит и вклинится между Богом и человеком, она затмит Бога. Произойдет Божественное затмение.
Кто однажды познает, то есть «отведает», свободу от любого слова и любой формы, тот узнает, какими относительными являются каждое слово и каждая мысль и как кратковременна любая формулировка. Тогда человек познает действительность такой, какая она есть. Он больше не подчинен своим проекциям и своим ограниченным представлениям. Кто однажды познает дерево изнутри, не как ботаник, который рассматривает дубы, буки и ели, а как тот, кто отказался от языковых форм и «познает» дерево, тот понимает убожество языка и выражения в религиозной сфере.
Иоанн Креста сказал однажды: «Наше пробуждение — это пробуждение Бога, и наше воскресение — это воскресение Бога».[24] Итак, он абсолютно ясно и точно называет мистическое познание пробуждением Бога в нас самих. Однако это пробуждение в конечном итоге не может быть передано, поэтому в другом месте он пишет: «То, что душа в этом пробуждении узнает о Боге, целиком и полностью находится по ту сторону всех слов».[25]
23
Gestinge des tanzenden Gottesfreundes, Texte zum Nachdenken, Herderbiicherei 679, S. 67.