Так и проходил день за днем. Иногда парашютисты обращались к нам с какой-либо неожиданной просьбой. Например, помочь найти место, чтобы разместить передатчик. Вацлав, было, предложил им кладбище в Дяблице, но потом они подыскали что-то другое и больше об этом не говорили.
Однажды ребята попросили Кодла достать метров 30–40 каната или троса толщиной примерно с мизинец. Тот их просьбу выполнил. Ребята были довольны, но зачем он им понадобился, не говорили. Может быть, чтобы натянуть его поперек дороги, чтобы остановить машину.
Дело кончилось плохо — Кодла уволили с завода. Он почти сорок лет проработал на «Колбенке», и вот его выбросили на улицу. Люди говорили о нас, что мы воры… Кодл стыдился выходить из дому.
Я утешала Эму, как могла… Если бы кто-нибудь из нас в тот момент знал, какой ерундой была эта неприятность в сравнении с тем, что нас всех ожидало!
РАССКАЗ ПОРТНОГО
Ярослава Смржа, мы звали его еще просто Ярда, я знал по высочанскому «Соколу»[5]. Там я руководил юниорами — молодежной секцией. «Сокол» на Высочанах возглавлял Пискачек. Был он высокий, строгий, малоразговорчивый, но в то же время хороший товарищ. Мы, те, кто помоложе, его даже побаивались.
Я в то время был портным — тем и зарабатывал на жизнь. Мастерская у меня была недалеко от дома, где жил Пискачек. Зимой 1942 года я Вашеку шил костюм к выпускному вечеру. Костюм сшил так, что и не видно было, какие у него ноги кривые. Он смотрел на себя в зеркало и только благодарил… Как-то потом пришел к нам товарищ Вашека, Ирка, хороший парень, и сказал, что Вашек хотел бы меня о чем-то попросить.
— Так пусть приходит, — говорю. Он вскоре пришел.
Сначала немного помялся, а потом невнятно как-то спрашивает, не могу ли я пошить костюм, но так, чтобы об этом никто не знал… Я разволновался:
— Если мне доверяешь, то и говори, в чем дело, иначе я ничего не сделаю.
Он смутился и сказал тогда, что у них парашютисты.
— Так это другое дело. Когда мне прийти снять мерку?
— Я вам дам знать.
После этого ко мне однажды зашла пани Кодлова и попросила к ним заглянуть. Я ни о чем не спрашивал, только снял мерку с того, что был поменьше ростом. Какой это был костюм, уж теперь не помню. Но людям небольшого роста двубортный не идет, и я ему, кажется, сшил однобортный. Материал был, по-моему, темно-синий. Все остальные заказы я отложил и сразу же занялся только этим. Через пару дней я сказал, чтобы этот парень пришел на примерку.
Заказ в книгу занес на вымышленную фамилию. А когда костюм был готов, то я из осторожности не стал давать ему свою визитку. Никогда ведь не знаешь, что может случиться. В то время у меня была специальная швейная машина, которая прошивает волосяную прокладку для мужских пиджаков. Однако я знал, что по стежкам можно определить, какой портной занимался этим делом. Поэтому вставку прошивал вручную, но при этом очень старался. Ничем другим я ведь этому парню не мог помочь, так, думал, пусть ему от меня хоть будет хороший костюм. И костюм получился…
ПЕРВЫЙ МОНОЛОГ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ХИМИИ
Стоит мне закрыть глаза, и я вижу себя в классе. Я на кафедре, рассказываю ученикам о химических соединениях…
Химия не допускает и малейшей неточности. Позже точность понадобилась мне и в подпольной работе. Но в химии вы имеете дело с веществами, а в подпольной перестрелки. Однажды, это было в Нусле[6], во время радиопередачи ему пришлось совсем туго. Гестаповцы ворвались в дом, а пока они пытались вломиться в квартиру, Моравек спустился вниз по громоотводу и снова ушел от них. Во время спуска ему громоотводом отсекло палец. Когда мы встретились после этого случая, он показывал мне перчатку с протезом на месте указательного пальца. На искусственном пальце я увидел стежки — четыре больших и три поменьше.
— А это зачем? — спросил я. Он улыбнулся:
— Четыре убитых гестаповца и три раненых…
Леон понимал, что долго не продержится, и однажды сказал, что свяжет меня с каким-то Рене и, если его, Леона, вдруг не станет, я продолжу работу с этим Рене.
Рене — это был Тюммель. Но тогда мы не знали его настоящего имени. В январе 1942 года — точной даты не помню — Пехачек мне сообщил, что в нашей организации «Индра» появились парашютисты.
— Откуда ты знаешь?
Он рассказал мне о Пискачеке с Высочан, о приземлении двух парашютистов неподалеку от Праги, о том, что они некоторое время жили в пещере.
— Откуда они?
— Да вроде из Англии.
— А что тебе еще известно о них? — нетерпеливо приставал я к нему с расспросами — такое не каждый день происходит…
— Больше ничего, — уныло протянул Пехачек.
— Наши им доверяют?
— Пока да.
— А что если это — провокаторы?
— Но ведь их сбросили с самолета, парашюты свои они припрятали.
— А откуда ты знаешь, что сброшенные парашютисты и те, о ком говорил Пискачек, одни и те же люди? А если все это затеяли сами немцы, чтобы войти к нам в доверие?
Пехачек молчал. По правде говоря, все это мне очень не нравилось. Казалось, что настоящие парашютисты вели бы себя как-то иначе. Главное, никто из нас об этих парашютистах, собственно, ничего толком не знал. Не безопаснее ли было уклониться от контактов с ними?
Я думал, прикидывая так и эдак; больше всего настораживал, образно выражаясь, шум, сопутствовавший их появлению у нас.
С другой стороны, если парашютисты действительно появились из-за границы, они могут не представлять себе суровые условия жизни в оккупации, могут не знать, что держаться следует в высшей степени осторожно… Кроме того, ведь Моравек в самом деле просил Лондон, чтобы оттуда нам прислали людей…
Я долго колебался, прежде чем попросил Пехачека познакомить меня с парашютистами. Надо увидеть своими глазами и узнать о парашютистах как можно больше.
И мы условились с ними о встрече в квартире Пехачека на Смихове[7].
Мы молча сидели за столом. Раздался звонок. Я остался в комнате, Пехачек пошел открыть дверь. Вернулся он с Зеленкой-Гайским и незнакомым парнем. Второго не было.
Следует немного рассказать о Зеленке-Гайском.
Он был директором школы, раньше жил в приграничном районе, а в сентябре 1938 года[8] ему пришлось оттуда уехать, так как земли эти отошли к рейху. Он был надежным человеком, в нашей организации на его попечении были товарищи, жившие нелегально. У него была кличка Ржига и еще Гайский, а его группа называлась «Октябрь». Ему и поручили привести сюда тех парней…
Незнакомец был невысок ростом, но крепкий. Лицо скуластое, губы тонкие. Он быстрым взглядом окинул комнату. Увидев, что я в комнате один, он успокоился.
— Я — Ота, — представился он.
— А я — Индра, — в тон ему ответил я.
Обменявшись рукопожатием, мы продолжали молча изучать друг друга. Пехачек приготовил чай, мы все сели за стол, но разговор у нас что-то не получался.
Наконец, я решил, что называется, идти напролом:
— Должен предупредить вас, что дом охраняется. И в кармане у каждого из нас кое-что есть…
Он улыбнулся и, не говоря ни слова, достал из кармана пистолет.
— И я люблю такие вещи, — добавил он.
— Вы откуда?
— Этого я не могу сказать.
— Почему?
— У нас секретное задание.
— Но вы кое-кому говорили, что прилетели из Англии…
— Допустим, и что же?
— Не удивляйтесь нашей недоверчивости. Мы опасаемся провокаторов.
Он нахмурился.
— Кого из чешских офицеров, находящихся в Англии, вы знаете?
8
То есть после мюнхенского соглашения, заключенного в сентябре 1938 года премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом, премьер-министром Франции Э. Даладье, фашистским диктатором Германии А. Гитлером и фашистским диктатором Италии Б. Муссолини, по которому от Чехословакии была отторгнута Судетская область.