Марксистский теоретический анализ приобрел колоссальное практическое значение. «Бабье лето» стабильности капитализма, его процветания и уверенности в будущем, которое последовало за первой мировой войной, продолжалось менее одного десятилетия. Мечты об организованном капитализме, о решении всех больных экономических и общественных вопросов по рецепту «Форд против Маркса» и об «экономической демократии», обеспечивающей справедливость и благосостояние для всех, оказались самой недолговечной утопией в истории. Великий кризис <1929—1933 гг. — прим. М.Я. Волкова> с его многочисленными и длительными последствиями значительно затруднил сохранение оптимистических расчетов на экономический и социальный прогресс при капитализме. Освященное временем «научное» и «объективное» заключение буржуазной политэкономии о том, что социализм неосуществим, было убедительно опровергнуто успехом индустриализации в СССР {1-I}.
С большим запозданием, с крайней неохотой буржуазные экономисты начали учитывать новую обстановку. Хотя «новое экономическое учение» Джона Мейнарда Кейнса возникло под влиянием непосредственных задач противодействия депрессии и безработице и, следовательно, оно рассматривало главным образом проблемы кратковременного характера, из него следовали выводы, которые вышли далеко за пределы первоначального круга вопросов. Пытаясь определить факторы кратковременных изменений уровня производства, занятости и доходов, теория Кейнса лицом к лицу столкнулась со всей иррациональностью, с кричащим противоречием между производственными возможностями и действительным производством, что характерно для капиталистического строя. Рискуя сильно преувеличить интеллектуальные результаты, достигнутые Кейнсом, все же можно сказать, что Кейнс достиг в области неоклассической политэкономии того, что совершил Гегель в отношении германской классической философии. Оперируя обычными орудиями традиционной теории, вполне оставаясь в рамках «чистой экономики» неоклассиков, тщательно воздерживаясь от рассмотрения социально-экономического процесса в целом, кейнсовский анализ достиг самых границ буржуазного экономического мышления и взорвал всю систему. Действительно, выводы Кейнса были равносильны «официальному» признанию «святой епархией» традиционной экономической науки того, что капиталистической системе присущи такие явления, как экономическая неустойчивость, сильная тенденция к застою, хроническое недоиспользование человеческих и материальных ресурсов. Показав огромнейшую важность для понимания экономического процесса анализа таких факторов, как структура общества, классовые отношения, распределение дохода, роль государства и других «экзогенных факторов», Кейнс тем самым отверг столь ревностно защищаемую «чистоту» академической политэкономии.
Однако это вынужденное возрождение исследований «природы и причин богатства наций» не имело ничего общего с юношеским революционным энтузиазмом давней кампании в пользу laissez faire. Хотя «новое экономическое учение» внесло значительный вклад в понимание механизма капиталистической экономики, оно было неспособно подняться к полному теоретическому осознанию общего кризиса капитализма и осталось лишь наивысшим усилием со стороны буржуазной экономической мысли к тому, чтобы открыть путь к спасению капиталистической системы вопреки очевидным признакам ее разложения и упадка. Таким образом, «кейнсианская революция» никогда не была связана с полным жизненных сил движением за устранение отжившего социального строя, препятствующего общественному развитию и несущего в себе разрушение, с движением за экономическое развитие и социальный прогресс. И опять-таки, подобно философии Гегеля в ее «левой» интерпретации, она снабдила идейным оружием реформистское движение, которое снова предложило разрешить противоречия капитализма путем изменений господствующей системы распределения доходов, путем деятельности благотворительного государства, заботящегося о неуклонном экономическом развитии и повышении уровня жизни. Но логика монополистического капитализма оказалась гораздо сильнее, чем это подозревали Кейнс и его радикальные последователи. Она обратила их теоретические достижения к целям, совершенно чуждым их намерениям. Государство всеобщего благосостояния, руководствующееся канонами экономической теории Кейнса и рецептами «функционального финансирования», осталось в основном на бумаге. Рецепты Кейнса наиболее полно были использованы фашистской Германией при создании своего экономического механизма, который позволил ей развязать вторую мировую войну.
{1-I}
В данном случае Баран не прав: проведение индустриализации никак не доказывает установление социализма в СССР. Индустриализация проводилась и буржуазными режимами.