Было еще одно обстоятельство, которое его ограждало. Свое предложение он сначала внес в Португалии, затем, через своего брата Бартоломео, во Франции, но и тут и там оно рассматривалось не как ересь, а как бред сумасшедшего или в лучшем случае вздорная фантазия и попросту отвергалось. В общем поиски правительственной или частной поддержки длились около 12 лет. Колумб был более удачлив в Испании, куда обратился в последнюю очередь. Испанские монархи Фердинанд и Изабелла, типичные правители своей эпохи, были готовы поддержать прерогативы королевской власти деньгами ради взаимно выгодных предприятий. На практике Фердинанд проводил политику, породившую лет 30 спустя теорию Макиавелли: «Хорош тот, кто хорош интеллектуально, а не морально». Он не только сознательно покровительствовал банкирам, торговцам и начинающейся промышленности, но участвовал как акционер во многих компаниях. После долгих переговоров с Колумбом он счел, что, как бы ни было рискованно отпускать средства на неслыханную экспедицию на запад от Африки, в открытое море, которое должно якобы привести на восток, в Индию, необходимые суммы, в сущности, так ничтожны по сравнению с обещанными результатами, что надо цепляться за малейшие планы победы. Заинтересованность Фердинанда объяснялась также опасениями соперничества Португалии и ее успехов в области мореплавания. В разгар сомнений относительно проектов Колумба, в 1487 г., пришла весть, что Бартоломеу Диас обогнул мыс Доброй Надежды. Надо было торопиться.
В идеалистической историографии, склонной признавать руководящую роль героев во всем историческом процессе, долго держалась красивая романтическая легенда — известный канон о гениальном, почти ясновидящем Колумбе, которого озарило внезапное прозрение и который, всеми гонимый, голодный, в лохмотьях, преследуемый насмешками и непониманием, добивается судов и людей для путешествия, в ореоле великого страдальца за идею, героя духа, фанатика новой научной мысли. Особенно способствовали распространению таких взглядов мастера романтической школы Шатобриан[1]. Гейне[2]. Последний называл Колумба гением, благодетелем, «удлинившим цепь, сковывающую человечество», великим бескорыстным идеалистом и негодовал на историков, которые рядом с Колумбом вписали «имя наглое Кортеса[3]». Теперь ни более реалистический и научный подход к историческим событиям, ни более глубокое и обстоятельное изучение материалов уже не позволяют повторять эти искажающие историческую истину красивые вымыслы. Мы знаем, конечно, что Колумб был человеком большой и упорной мысли, воли и смелости, но также и то, что вера в предстоящие свои открытия переплеталась у него с непосредственной алчностью. По своим устремлениям и задаткам он был ближе к Кортесу и другим «конкистадорам» (завоевателям), чем это казалось поэтам. Колумб жил и действовал в эпоху первоначального накопления, когда сама обстановка создала человека, искавшего новых путей, рвавшегося к новым победам, смелого, предприимчивого, полного жажды жизни и уверенности в будущем. И сам он по личным целям был человеком своего времени: он мечтал о богатстве, о золоте, валяющемся под ногами, о том, что он будет в этих новых волшебных странах наместником короля, «великим адмиралом» западного океана и т. д. Он долго, ожесточенно, люто торговался по поводу всех этих будущих своих прав и привилегий, затягивал на целый год подписание договора с казной, жаловался, настаивал на все новых привилегиях для себя. Дело едва не сорвалось из-за слишком уж неумеренных претензий Колумба на будущие доходы и богатства и неясностей тех доводов, которые он приводил в доказательство своих предположений. Он было уже оставил королевскую резиденцию и поплелся искать счастья по дороге в Кордову, когда его догнал верховой гонец и вернул к королеве. Изабелла согласилась. 17 апреля 1492 г. был подписан договор между королем Фердинандом и королевой Изабеллой, с одной стороны, и Христофором Колумбом — с другой. По этому договору король и королева делали Колумба наследственным «адмиралом и вице-королем» всех земель, которые он откроет в будущем, ему навсегда гарантировали 1/10 всех будущих доходов с этих земель, 1/8 всех доходов всякой будущей торговой экспедиции, которая будет послана кем бы то ни было в эти новые страны. Королевским указом от 30 апреля того же года портовому городу Палосу было приказано дать в распоряжение Колумба два корабля (спустя некоторое время дали еще один). Уже раньше Колумб завязал в Палосе связи с очень известными там опытными и искусными мореходами, тремя братьями Пинсонами. Они приняли деятельнейшее участие в снаряжении экспедиции и в подборе экипажа. В июле 1492 г. все три каравеллы («Санта-Мария» под начальством самого Колумба, «Пинта» и «Нинья» под начальством братьев Пинсонов) были вполне готовы. На всех трех судах было 90 человек матросов и боцманов. Это были матросы, которых наняли Пинсоны, как обыкновенно нанимали матросов в те времена, и легенда, по которой будто бы матросами в распоряжение Колумба были предоставлены преступники из тюрем или отпущенные на волю каторжники, возникла в буржуазной историографии и служила только возвышению самого вождя. Конечно, следует предположить, что все эти люди были неробкого десятка. За все время, что себя помнит человечество, не приходилось предпринимать подобное плавание в неизвестную водную пустыню. Ведь даже самые далекие путешествия XV в. с целью найти морской путь в Индию (о более ранних нечего и говорить) были путешествиями, по существу, каботажными вдоль западного берега Африки. Тут же приходилось готовиться к плаванию на долгие месяцы, с перспективой длительное время ничего не видеть, кроме воды и неба.
3 августа 1492 г., в 8 часов, в присутствии толпы обывателей города Палоса, собравшихся на берегу, Христофор Колумб отдал приказ отчаливать. Началось самое удивительное по своим конечным результатам путешествие, какое когда-либо совершали люди от начала своей истории.
Единственную остановку, очень продолжительную (три недели), Колумб сделал на Канарских островах, где чинили руль «Ниньи» и поставили другие паруса, б сентября отплыли от Канарских островов и направились в неведомый океан.
На карте, служившей Колумбу, нет ничего хотя бы отдаленно похожего на конфигурацию земного шара. Хранил он двадцатилетней давности письмо географа Тосканелли[4], в котором повторялись предположение об округлости земли и замечание о летописце XI в. Адаме Бременском, который рассказывал, что какие-то исландские рыбаки, отнесенные ветром на запад, приплыли к земле, откуда выбегали красные люди с перьями.
Счастье благоприятствовало Колумбу. Погода по большей части держалась великолепная. Но неделя шла за неделей, кроме воды и неба, ничего не было видно. Настроение матросов становилось все беспокойнее с каждым днем, и если дело не дошло до открытого бунта, то, вероятно, вследствие сознания, что без капитанов обратно кораблей не довести, а также вследствие того, что Колумб успел внушить им надежду на скорый конец пути и они каждый день ждали развязки. 6 октября матросы каравеллы «Санта-Мария» объявили Колумбу, что они боятся идти дальше и требуют возвращения. Колумбу и старшему Пинсону удалось их в тот день успокоить, а на другой день показались птицы. Воскресла надежда на близость земли. В ночь на 11 октября при лунном свете матрос одной из каравелл увидел в отдалении чуть заметную полосу и положил конец начавшейся на трех суденышках морской трагедии криком: «Земля! Земля!»
12 октября 1492 г. Колумб высадился на землю и развернул морской флаг на острове, который был назван Колумбом Сан-Сальвадор (у местных жителей он назывался Гванагани). Он находится в восточной части Багамских островов, к северу от Кубы, на 24° северной широты. Следует заметить, что до сих пор ведутся споры, какой именно островок этой группы был первым открыт Колумбом.