«Нам вообще, – пишет редактор «Р. Д.» Б. Кричевский, – разговор о Горе и Жиронде в рядах социал-демократии представляется поверхностной исторической аналогией, странной под пером марксиста: Гора и Жиронда представляли не разные темпераменты или умственные течения, как это может казаться историкам-идеологам, а разные классы или слои – среднюю буржуазию, с одной стороны, и мелкое мещанство с пролетариатом, с другой. В современном же социалистическом движении нет столкновения классовых интересов, оно все целиком, во всех (курс. Б. Кр.) своих разновидностях, включая и самых отъявленных бернштейнианцев, стоит на почве классовых интересов пролетариата, его классовой борьбы за политическое и экономическое освобождение» (стр. 32–33).
Смелое утверждение! Не слыхал ли Б. Кричевский о том, давно уже подмеченном, факте, что именно широкое участие в социалистическом движении последних лет слоя «академиков» обеспечило такое быстрое распространение бернштейнианства? А главное, – на чем основывает наш автор свое мнение, что и «самые отъявленные бернштейнианцы» стоят на почве классовой борьбы за политическое и экономическое освобождение пролетариата? Неизвестно. Решительная защита самых отъявленных бернштейнианцев ровно никакими ни доводами, ни соображениями не подкрепляется. Автор думает, очевидно, что раз он повторяет то, что говорят про себя и самые отъявленные бернштейнианцы, – то его утверждение и не нуждается в доказательствах. Но можно ли представить себе что-либо более «поверхностное», как это суждение о целом направлении на основании того, что говорят сами про себя представители этого направления? Можно ли представить себе что-либо более поверхностное, как дальнейшая «мораль» о двух различных и даже диаметрально противоположных типах или дорогах партийного развития (стр. 34–35 «Р. Д.»)? Немецкие социал-демократы, видите ли, признают полную свободу критики, – французы же нет, и именно их пример показывает весь «вред нетерпимости».
Именно пример Б. Кричевского – ответим мы на это – показывает, что иногда называют себя марксистами люди, которые смотрят на историю буквально «по Иловайскому». Чтобы объяснить единство германской и раздробленность французской социалистической партии, вовсе нет надобности копаться в особенностях истории той и другой страны, сопоставлять условия военного полуабсолютизма и республиканского парламентаризма, разбирать последствия Коммуны и исключительного закона о социалистах{11}, сравнивать экономический быт и экономическое развитие, вспоминать о том, как «беспримерный рост германской социал-демократии» сопровождался беспримерной в истории социализма энергией борьбы не только с теоретическими (Мюльбергер, Дюринг[6], катедер-социалисты{12}), но и с тактическими (Лассаль) заблуждениями, и проч. и проч. Все это лишнее! Французы ссорятся, потому что они нетерпимы, немцы едины, потому что они пай-мальчики.
И заметьте, что посредством этого бесподобного глубокомыслия «отводится» факт, всецело опровергающий защиту бернштейнианцев. Стоят ли они на почве классовой борьбы пролетариата, этот вопрос окончательно и бесповоротно может быть решен только историческим опытом. Следовательно, наиболее важное значение имеет в этом отношении именно пример Франции, как единственной страны, в которой бернштейнианцы попробовали встать самостоятельно на ноги, при горячем одобрении своих немецких коллег (а отчасти и русских оппортунистов: ср. «Р. Д.» № 2–3, стр. 83–84). Ссылка на «непримиримость» французов – помимо своего «исторического» (в ноздревском смысле) значения – оказывается просто попыткой замять сердитыми словами очень неприятные факты.
Да и немцев мы вовсе еще не намерены подарить Б. Кричевскому и прочим многочисленным защитникам «свободы критики». Если «самые отъявленные бернштейнианцы» терпимы еще в рядах германской партии, то лишь постольку, поскольку они подчиняются и ганноверской резолюции, решительно отвергнувшей «поправки» Бернштейна{13}, и любекской, содержащей в себе (несмотря на всю дипломатичность) прямое предостережение Бернштейну{14}. Можно спорить, сточки зрения интересов немецкой партии, о том, насколько уместна была дипломатичность, лучше ли в данном случае худой мир, чем добрая ссора, можно расходиться, одним словом, в оценке целесообразности того или другого способа отклонить бернштейнианство, но нельзя не видеть факта, что германская партия дважды отклонила бернштейнианство. Поэтому думать, что пример немцев подтверждает тезис: «самые отъявленные бернштейнианцы стоят на почве классовой борьбы пролетариата за его экономическое и политическое освобождение» – значит совершенно не понимать происходящего у всех перед глазами[7].
11
12
Представители катедер-социализма (А. Вагнер, Г. Шмоллер, Л. Брентано, В. Зомбарт и др.) утверждали, что буржуазное государство является надклассовым, способным примирить враждебные классы и постепенно ввести «социализм», не затрагивая интересов капиталистов и по возможности учитывая требования трудящихся. Они предлагали узаконить полицейскую регламентацию наемного труда, возродить средневековые цехи. Реакционную сущность катедер-социализма разоблачали Маркс и Энгельс. Ленин называл катедер-социалистов клопами «полицейски-буржуазной университетской науки» (Сочинения, 4 изд., том 13, стр. 22), ненавидящими революционное учение Маркса. В России взгляды катедер-социалистов проповедовали «легальные марксисты».
13
В. И. Ленин имеет в виду резолюцию Ганноверского съезда Германской социал-демократической партии, происходившего 9–14 октября (н. ст.) 1899 года, «Нападения на основные взгляды и тактику партии». В резолюции были осуждены попытки оппортунистического крыла германской социал-демократии, идейно возглавлявшегося Э. Бернштейном, ревизовать основные положения марксизма и добиться изменения тактики социал-демократической партии, превращения ее в партию демократических реформ. С официальным докладом по этому вопросу выступил А. Бебель. «Его речи против оппортунистов на партийных съездах в Ганновере и Дрездене, – писал Ленин, – надолго останутся образцом отстаивания марксистских взглядов и борьбы за истинно-социалистический характер рабочей партии» (Сочинения, 4 изд., том 19, стр. 268). Защиту Бернштейна и бернштейнианства взял на себя известный оппортунист Э. Давид.
Подавляющим большинством съезд одобрил предложенную Бебелем резолюцию, в которой говорилось: «Развитие буржуазного общества до настоящего времени не дает партии никакого повода отказаться от своих основных воззрений на него или изменить их. Партия по-прежнему стоит на почве классовой борьбы, согласно которой освобождение рабочего класса может быть только его собственным делом. Поэтому она считает исторической задачей рабочего класса завоевание политической власти, чтобы с ее помощью обеспечить возможно большее всеобщее благоденствие путем обобществления орудий производства и введения социалистического способа производства и обмена». Не отвергая временных блоков с буржуазными партиями в целях достижения определенных практических результатов, «… партия сохраняет всегда во всей своей деятельности полную самостоятельность и независимость и смотрит на всякий добытый ею успех лишь как на шаг, приближающий ее к ее конечной цели». И в заключение: «… партия не имеет никакой причины изменить свои главные требования и основные воззрения, или свою тактику, или свое название…; партия решительно отвергает всякую попытку затемнить или изменить ее отношение к существующему государственному и общественному строю и к буржуазным партиям».
Таким образом, Ганноверский съезд 1899 года осудил ревизию теоретических и тактических основ социал-демократии; однако отсутствие в резолюции съезда резкой критики ревизионизма и его конкретных носителей вызвало недовольство левых социал-демократов (Р. Люксембург и другие). Сторонники Бернштейна голосовали за эту резолюцию.
14
В. И. Ленин имеет в виду резолюцию Любекского съезда Германской социал-демократической партии (22–28 сентября (н. ст.) 1901 года), направленную против Э. Бернштейна, который не только не прекратил после Ганноверского съезда 1899 года своих нападок на программу и тактику социал-демократии, но напротив – усилил их и даже перенес в непартийную среду. В ходе прений и в резолюции, предложенной Бебелем и принятой подавляющим большинством съезда, Бернштейну было сделано прямое предупреждение: «Съезд признает безусловно необходимость самокритики для дальнейшего духовного развития нашей партии. Но крайне односторонний характер той критики, которой занимался тов. Бернштейн в последние годы, не вдаваясь в критику буржуазного общества и его представителей, поставил его в двусмысленное положение и вызвал недовольство большинства товарищей. В надежде на то, что тов. Бернштейн сознает это и соответственно изменит свое поведение, съезд переходит к очередным делам». Контррезолюция оппортуниста Гейне, требовавшая «свободы критики» и обходившая молчанием вопрос о Бернштейне, была отвергнута. Однако на Любекском съезде принципиально не был поставлен вопрос о несовместимости ревизии марксизма с пребыванием в рядах социал-демократической партии.