Впоследствии Толстой сам признал наивность своих попыток уговорить царя и Столыпина провести национализацию земли. А в 1909 г. он начал писать П. А. Столыпину оставшееся незаконченным письмо, в котором решительно осуждает его мероприятия по проведению аграрных законов и пытается разъяснить ему всю ошибочность, неразумность его поведения.
«Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России, — так начал Толстой свое письмо. — Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот — вы сами». Толстой, пытаясь выдержать тон письма в духе своей морали всеобщей любви и употребляя даже такие выражения, как «брат по человечеству», переходит, однако, к прямому обличению. Толстой признает, что он давно хотел писать Столыпину. «Но я не успел окончить письма, — продолжал Толстой далее, — как деятельность ваша все более и более дурная, преступная, всё более и более мешала мне окончить с непритворной любовью начатое к вам письмо. Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность — деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи. Губит же, главное, ваша деятельность, что важнее всего, вашу душу».
При этом Толстой не отвергает мысли о возможном изменении столыпинской политики. «Ведь еще можно бы было, — говорит он, — употреблять насилие, как это и делается всегда, во имя какой-нибудь цели, дающей благо большому количеству людей, умиротворяя их или изменяя к лучшему устройство их жизни, вы же не делаете ни того, ни другого, а прямо обратное. Вместо умиротворения вы до последней степени напряжения доводите раздражение и озлобление людей всеми этими ужасами произвола, казней, тюрем, ссылок и всякого рода запрещений и не только не вводите какое-либо такое новое устройство, которое могло бы улучшить общее состояние людей, но вводите в одном, в самом важном вопросе жизни людей — в отношении их к земле — самое грубое, нелепое утверждение того, зло чего уже чувствуется всем миром и которое неизбежно должно быть разрушено — земельная собственность». В этом же письме Толстой высказывает свое резко отрицательное отношение к столыпинской аграрной политике, смысл которой был им проницательно разгадан: «Ведь то, что делается теперь с этим нелепым законом 9-го ноября, имеющим целью оправдание земельной собственности и не имеющим за себя никакого разумного довода, как только это самое существует в Европе (пора бы нам уж думать своим умом) — ведь то, что делается теперь с законом 9-го ноября, подобно мерам, которые бы принимались правительством в 50-х годах не для уничтожения крепостного права, а для утверждения его».
Характерно, что в тот же день, когда Толстой начал писать это письмо, он в разговоре с собеседником у себя дома заметил, что «ему непонятно, как можно серьезно обращаться к царю или Столыпину».
Защита права крестьян на землю, пропаганда идеи национализации земли, обличение столыпинской аграрной политики является содержанием ряда писем Толстого, включенных в 77—82 томы. В письме к Т. Л. Сухотиной от 6—7 ноября 1909 г. Толстой признавался, что земельный вопрос мучает его даже во сне. А по адресу руководителей правительства он утверждал, что эти люди стоят «на самой низкой и нравственной и умственной ступени» и что «теперь, после победы над революцией, ставшие особенно самоуверенными и дерзкими», хотят «привести русский народ в ужасное, безнравственное и губительное состояние».19 Страстность пропагандиста, защитника чаяний крестьянства, сквозит и в следующих строках этого письма: «Если бы наше правительство было бы не совсем чуждое народу, жестокое и грубое и глупое учреждение, оно бы поняло не только ту великую роль, которую предстоит ему осуществить, оформив их великие, передовые идеалы народа, но поняло бы и то, что то успокоение, умиротворение народа, которого оно добивается теперь неслыханными со времен Иоанна Грозного казнями и всякого рода ужасами, могло бы быть наверное достигнуто только одним: осуществлением общего, народного идеала: освобождения земли от права собственности». Но, как и в других письмах и статьях, Толстой глубоко ошибался, считая возможным исправление «векового греха» земельной собственности путем мирной реформы. «Только объяви манифест, — пишет он далее, — как тогда, при освобождении крепостных, о том, что правительство занято освобождением от земельного рабства, и народ лучше всех стражей охранит правительство, которое он тогда признает своим».
Толстой всячески поддерживал протест против правительства и крепостников, исходивший из самых различных кругов. Так, большой интерес представляет письмо Толстого бывшему народному учителю П. И. Кореневскому. Кореневский напечатал в «Русском богатстве» за 1909 г. статью «Крестьянский Генрих Блок». В статье доказывалось, что крестьянский банк, подобно известной банкирской конторе «Генрих Блок» (продававшей в рассрочку выигрышные билеты), выдавая крестьянам ссуды на покупку земли, безжалостно их грабит, отбирая за недоимки имущество и затем саму землю. Толстой читал эту статью различным слушателям и откликнулся на нее письмом, в котором писал автору: «На всех слушателей она (статья. — Б. М.) одинаково подействовала своим обстоятельным и смелым изложением возмутительных гадостей, совершаемых крестьянским банком под видом помощи несчастным крестьянам. Поразительно, как эти «несчастные» крестьяне, служащие дойной коровой для всех дармоедов, служат для них тоже и оправданием совершаемых над ними гадостей под видом служения им».
Однако обличение Толстым правительства и помещиков значительно ослаблялось тем, что в то же самое время он пропагандировал необходимость «любовных отношений со всеми людьми». Показательным с этой точки зрения является одно из писем Толстого М. А. Стаховичу по поводу следующего эпизода. В июне 1909 г. В. А. Молочников сообщил Толстому о вопиющем поведении крупного землевладельца кн. Б. А. Васильчикова, проводившего землеустроительную политику Столыпина в своих поместьях. В ответ на это сообщение Толстой в письме к Молочникову высказал гневное возмущение поведением Васильчикова, а Молочников в свою очередь написал письмо в резком тоне Васильчикову с цитатой из письма Толстого. Толстой же, узнав о «неудовольствии» Васильчикова, написал письмо Стаховичу, в котором подтверждал, что он, Толстой, считает земельную собственность незаконной и преступной, ибо при этом у людей отнимаются «не только их имущества, но и силы и жизни». Но здесь же Толстой оговаривается, что свое возмущение он никак не может относить «к отдельным лицам» и поэтому высказывает сожаление, что позволил себе назвать поступки Васильчикова «гадостями». Заканчивает Толстой свое письмо обычным для его религиозной морали признанием: «…для меня дороже и важнее всего добрые, любовные отношения или, по крайней мере, не враждебные со всеми людьми, с моими братьями».
В числе сильных сторон политических взглядов Толстого было его полное презрение к либералам, к деятелям думы, ко всем тем, кто, прикрываясь фразами о преданности народу, на самом деле проводил политику царизма. В воспоминаниях секретаря Толстого H. Н. Гусева приводится следующая запись беседы Толстого в феврале 1908 г.: «Мне хотелось, — сказал Лев Николаевич, — для русских людей выставить, что земельный вопрос теперь то же, что вопрос об освобождении крестьян сорок лет назад. И совершенно такое же отношение. Я не знаю, — скажите, пожалуйста, какой взгляд у кадетов на земельный вопрос?