279. НА СЛУЧАЙ ОД, {*}
СОЧИНЕННЫХ В МОСКВЕ В КОРОНАЦИЮ
Гордись пред галлами, московский ты Парнас!
Наместо одного Лебреня есть у нас:
Херасков, Карамзин, князь Шаликов, Измайлов,
Тодорский, Дмитриев, Поспелова, Михайлов,
Кутузов, Свиньина, Невзоров, Мерзляков,
Сохацкий, Таушев, Шатров и Салтыков,
Тупицын, Похвиснев и наконец — Хвостов.
280. СУПРУЖНЯЯ МОЛИТВА{*}
Один предобрый муж имел обыкновенье,
Вставая ото сна и отходя ко сну,
Такое приносить моленье:
«Хранитель ангел мой! спаси мою жену!
Не дай упасть ей в искушенье!
А ежели уж я... не дай про то мне знать!
А если знаю я, то дай мне не видать!
А если вижу я, даруй ты мне терпенье!»
281. ЗАГАДКА{*}
Нет голоса во мне, а всё я говорю
И худо и добро; сержусь, благодарю,
Хвалю, браню и ложь и правду разглашаю,
И в тысячи местах вдруг слышен я бываю;
Всегда и важен и шутлив,
Умен и глуповат, и дурен и красив;
Еженедельно я иль в месяц возрождаюсь,
И только лишь рожусь, в продажу отпускаюсь.
Я братьями богат, названье нам одно;
Однако в свете мы зовемся не равно.
Узнали? Нет? Еще прибавим:
У нас нет матери, зато
Мы сотни две отцов представим,
И это не причтет в обиду нам никто,
Я бел и сер, легок, бездушен и собою
Во многом сходствую с молвою.
282. НАДПИСЬ {*}
К ПОРТРЕТУ КНЯЗЯ ИТАЛИЙСКОГО
Суворова здесь лик искусство начертало,
Да ведают его грядущи времена:
Едина царства им не стало,[1]
А трем корона отдана.
283. НАДПИСЬ {*}
К ЕГО ЖЕ ПОРТРЕТУ
Се росс, агарян бич, сарматов покоритель,
Защитник Австрии, Италии спаситель.
284. НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ{*}
Какой ужасный, грозный вид!
Мне кажется, лишь скажет слово,
Законы, трон — всё пасть готово...
Не бойтесь, он на дождь сердит.
285. БЛИЗНЕЦЫ{*}
«Кого вам надобно?» — «Я дом ищу Разврата».
— «Которого, сударь? их в городе два брата».
— «Богатого». — «Как тот, так и другой богат».
— «Не очень складного». — «Не мелодец и брат».
— «Он крут обычаем». — «И тот, избави боже!»
— «Жена красавица». — «И у другого тоже».
— «Короче, тот рогат, которого ищу».
— «Какой же случай!.. я молчу».
286. БЫЛЬ{*}
Даруй мне, муза, тон согласный
С унынием души моей,
А ты, о добрый иль несчастный,
Склони свой слух и пожалей!
Дамон недавно был душою,
Утехой в дружеских пирах,
Резов был, как зефир весною,
Пригож, как роза на лугах.
Он взором гнал печаль и скуку,
Устами радость сообщал.
Друзьям своим давая руку,
Тогда ж и сердце отдавал.
Вчера, при месячном сиянье,
Друзьям, прощаясь, говорил:
«Как грустно с вами расставанье!»
И взор на них остановил.
Бьет час, потом — и весть несется,
Печальна весть: Дамона нет!
В Дамоне сердце уж не бьется,
Исчезнул вмиг весенний цвет!
Тут в первый раз еще познали
Дамона к Лизе жарку страсть:
Он таял, но, увы, к печали!
Душ прямо нежных это часть!
Их слезы издают на камедь.
Дамон, не могши потушить
Снедавший сердце лютый пламень,
Решился сам себя убить.
287. К МАШЕ{*}
Я не архангел Гавриил,
Но, воспоен пермесским током,
От Аполлона быть пророком
Сыздетства право получил.
Итак, внимай, новорожденна,
К чему ты здесь определенна:
Ты будешь маменьке с отцом
Отрадой, счастьем, утешеньем,
Любезна пола украшеньем
И в добронравьи образцом;
Ты будешь без красы приятна,
Без блеска острых слов умна,
Без педантизма учена,
Почтенна и без рода знатна,
И без кокетства всем мила,
Какою маменька была, —
Вот мой урок и похвала,
Едва ли не впоследни пета!..
Когда ты, Маша, расцветешь,
Вступая в юношески лета,
Быть может, что стихи найдешь —
Конечно, спрятанны ошибкой, —
Прочтешь их с милою улыбкой
И спросишь: «Где же мой поэт?
В нем дарования приметны».
Услышишь, милая, в ответ:
«Несчастные недолголетны;
Его уж нет!»