Размышляя об этом, ум погружается в некий мир[59] и полнейшую тишину, которая распространяется по всему телу, и [человек] совершенно забывает, что он существует в этой жизни.
Такие созерцания сменяются одно другим. Не то чтобы человек сам создавал мечтания в своем уме, нет, такое состояние — это действие благодати. Она приносит [истинные] смыслы, и ум [неутомимо] занимается созерцанием. Не человек их создает — они приходят сами собой и захватывают ум в созерцание. И тогда ум расширяется и становится совсем другим. Он просвещается, всё для него открыто. Человек преисполняется мудростью и, как сын, обладает тем же, что и его [Небесный] Отец. Он знает, что он — ничто, глина, но и сын Царя. Ничего не имеет, но всем
обладает. Преисполняется богословием. Он ненасытно возглашает и с полным сознанием исповедует, что существо его — ничто. Происхождение его — глина. А его жизненная сила? Его душа — дыхание Бога. Летит душа [человека] прямо в Небо!
— Я дуновение, дыхание Божие! Всё растворилось, осталось в земле, из которой и было взято! Я сын вечного Царя! Я бог по благодати! Я бессмертен и вечен! Я через одно мгновение — рядом с моим Небесным Отцом! Таково поистине предназначение человека. Для этого он был создан. И должен прийти туда, откуда вышел. Таковы созерцания, в которые тщательно вникает духовный человек. И ожидает часа, когда он оставит землю и его душа возлетит на Небеса.
— Итак, дерзай, чадо мое, и с этой надеждой терпи всякую боль и скорбь, поскольку вскоре мы удостоимся этого. Для всех нас — равного. Все мы — чада Божии. К Нему взываем день и ночь. И к сладкой нашей Матушке, Владычице всего, Которая молящегося Ей не оставляет никогда.
Письмо 11-е
— Когда любовь нашего Господа охватит пламенем душу человека, он уже не ограничен умеренностью и выходит за ее пределы. Поэтому любовь вон изгоняет страх[60], и если человек что-то пишет, если что-то говорит, то ни в том, ни в другом не знает меры. Но если он что-то и говорит в это благодатное мгновение, то перед пламенным сиянием божественной любви всё, что он говорит, — мало. Затем, когда сердце сожмется и облако отойдет восвояси, тогда [вновь] свое центральное место [в уме] занимает [внутренний] измеритель [всех вещей,] чтобы [с его помощью человек мог] рассуждать [обо всём].
Так вот, всё то, что я вам написал, было сказано с одной целью: чтобы усилить горячность вашей души, чтобы побудить вас к ревности и вожделению нашего Сладчайшего Иисуса. Так поступают и полководцы в войсках, рассказывая о подвигах доблестных воинов, и так понуждают войска воевать мужественно.
Но и жития святых и их слова, которые они написали и оставили нам, имеют ту же цель. И душа, со своей стороны, создана Богом такой, что если она не слышит часто о высоком и чудесном, то впадает в сонливость и нерадение. И только так: чтением и достойными [слушания] рассказами она прогоняет забвение и обновляет старую постройку.
Придя на Святую Гору, я нашел многих отцов в делании и созерцании, старых и святых людей.
Был старец Каллиник. Прекрасный подвижник. Сорок лет затворник. Упражняющийся в умном делании и вкушающий мед божественной любви. Ставший и для других полезным. Он имел опыт восхищения ума.
Пониже его жил другой старец, Герасим. Крайне преданный безмолвию. По происхождению с острова Хиос. Чудесный подвижник, упражняющийся в умной молитве. Девяноста лет. Жил на вершине пророка Илии[61] семнадцать лет; борясь с бесами и время от времени побиваемый молниями[62], он остался непоколебимым столпом терпения. Слезы у него не прекращались. Услаждаемый молитвой Иисусовой, совершил он свою беспопечительную жизнь.
Повыше был старец Игнатий, много лет слепой. Долгие годы — духовник. Старец девяноста пяти лет, молящийся умно и непрестанно. И уста его благодаря молитве источали такое благоухание, что если кто-нибудь мог поговорить с ним уста к устам, то радовался.
Был и другой, еще более удивительный, в Святом Петре Афонском[63] — отец Даниил[64], подражатель Арсения Великого. Крайне молчаливый, затворник, до конца дней служивший литургию. Шестьдесят лет он ни на один день не помышлял оставить божественное священнодействие. А в Великий пост каждый [будний] день служил Преждеосвященную литургию. И, не болея до последнего своего дня, скончался в глубокой старости. А литургия его продолжалась всегда три с половиной или четыре часа, ибо не мог он от умиления произносить возгласы. От слез земля перед ним всегда становилась мокрой. Поэтому он не хотел, чтобы кто-нибудь посторонний находился на его литургии и видел его делание. Но меня, поскольку я очень горячо его упрашивал, он принимал. И каждый раз, когда я ходил к нему, три часа шагая ночью, чтобы предстать на этом воистину ужасающем божественном зрелище, он говорил мне одно или два слова, выйдя из алтаря, и сразу скрывался до следующего дня. Он имел до конца жизни умную молитву, и бдение его продолжалось всю ночь. У него я и взял этот устав и [в том] нашел величайшую пользу. Ел он двадцать пять драми[65] хлеба каждый день и весь, [казалось,] парил в воздухе на своей литургии. И пока земля под его ногами не становилась влажным месивом, не заканчивал литургии.
63
Речь идет о келлии в честь преподобного Петра Афонского, рядом с пещерой, где подвизался прп. Петр. Расположена высоко на склоне Горы, на тропинке между скитами Честного Предтечи и Керасья.
64
О Старце Данииле Исихасте см.: Старец Ефрем Филофейский. Моя жизнь со Старцем Иосифом. М., 2012. С. 284-285.
65
Драми — старая греческая мера веса, равная примерно 3,2 г. Таким образом, 25 драми равняется 8о граммам.