Были и многие другие созерцатели, которых я не удостоился увидеть, так как они скончались за год или два до того. И мне рассказывали об их чудесных подвигах, ибо я постоянно интересовался этим. Шаг за шагом я обходил горы и пещеры, чтобы найти таких. Ведь мой Старец был добрым и простым, и когда я приготовлял ему пищу, он давал мне благословение на поиск подобного — [всего того,] что было полезно для моей души. А уже когда я его похоронил, тогда исследовал весь Афон.
Был один в некой пещере, который должен был плакать семь раз в день. Это было его деланием. А ночь он всю должен был проводить в слезах. И всё возглавие его было всегда мокрым. И спрашивал его служивший ему брат, который приходил два-три раза в день, ибо тот не хотел, чтоб он [постоянно] был рядом с ним, дабы не прерывал его плач:
— Старче, почему ты столько плачешь?
— Когда, дитя мое, человек созерцает Бога, от любви у него бегут слезы и он не может их удержать.
Были и другие, помладше: отец Косма и иные. И старшие, о которых если писать, потребуется слишком много бумаги.
Сейчас все они умерли здесь и живут вовеки там.
А сегодня о таком и не слышно. Ведь попечения, материальные заботы и почти совершенное пренебрежение [умным] трезвением[66] настолько завладели людьми, что многие не только не хотят исследовать, изучать, делать это, но, если и услышат, что кто-нибудь о таком говорит, сразу враждебно восстают против него. И считают его безумным и глупым, ибо житие его не похоже на их жизнь и вменилось ими в посмеяние[67].
И становится похоже на идолопоклоннические времена. Тогда, если ты ругал идолов, тебя побивали камнями и предавали злой смерти. А теперь каждая страсть занимает место идола. И если обличишь и осудишь страсть, которой, ты видишь, побеждается каждый, все кричат: «Побейте его камнями, ибо он оскорбил наших богов!»
Наконец, поскольку я не принимаю никого, без всякого исключения, и даже слышать не хочу, как живут или чем занимаются мир и монахи, я всегда — мишень для осуждения. Но я не прекращаю днем и ночью молиться об отцах и говорить, что они совершенно правы. Только я неправ, когда соблазняю их. Ведь они видят глазами, которые им дал Бог. Разве я не буду неправ, не буду осужден, если скажу: «Почему они не видят так, как вижу я?»
Бог всех да помилует всех по молитвам преподобных богоносных отцов.
Письмо 12-е
Ты спрашиваешь о молитве, дитя мое. Так как у твоего Старца есть ведение молитвы, для тебя нет опасности впасть в прелесть. Ты делай так, как тебе говорит твой Старец, и, если благодать уходит и приходит, ты не печалься, поскольку она так упражняет человека, чтобы он мыслил смиренно и не превозносился.
Вначале у младенца так и бывает. «Горе тебе, граде, в немже царь твой юн»[68], — говорит Божественное Писание. Горе тебе, душе, в нейже ум твой — новичок в таковых делах!
Ум, дитя мое, не может застыть в одном положении, особенно у того, кто слаб в духовном. В иное время он нуждается в чтении, в иное время — в псалмопении, в иное — в молчании. Когда человек молчит, ум находит удобный случай вникать в различные места Писания, которые успел изучить.
Так вот, когда ты даешь ему что-нибудь хорошее, что ему нравится, у него прибавляются силы, подобно тому, как тело получает [силы] от здоровой пищи, которую принимает. Однако, когда ты ему даешь всё, что ни подвернется тебе под руку, тогда он помрачается, вместо того чтобы просвещаться. Когда же он устает, тогда нуждается в отдыхе. Так ум научается отличать добро от зла. Так он весь становится светом, весь — сиянием. Видит чистоту души, видит занозы, терпит искушения. Умножается благодать, очищает тело от страстей. Умиряется душа. И наконец всё приходит, одно вслед за другим, связанное, как цепь, быстро и без большого труда, ибо совершенное послушание всё это приносит.
67
Т. е. его житие кажется этим людям смешным. Ср.: