Ибо многие вещи из-за препятствий не удается сделать до времени, так как не настал их час. Одни — потому что препятствуют люди, поскольку, как говорят святые, люди могут препятствовать воле Господней в течение многих лет. А другие — потому что совершенно нет воли Господней на то, чтобы они произошли. Бесчисленны примеры [этого] в житиях святых. Впрочем и твое преподобие это читает, и ты уже многое знаешь по собственному опыту.
Поэтому как бы ни обернулось колесо многотрудного нашего жития, ты должен оставаться невозмутимым и, как Атлант[228], выдерживать тяжесть перипетий своей жизни, если, как говоришь, ты призван быть пастырем многих овец.
А я, как выяснилось, напротив, гожусь только скалы стеречь, как лишенный такого дарования и недостойный служения слова[229].
Увы мне, смиренному и окаянному, если я не стараюсь постичь это и не признаю дарований моих братьев. Какой ответ я дам [за это] в час Суда? Ибо и раз, и другой, будучи окраден лестью и послушавшись ее, потерпел я крушение. И до сих пор еще собираю обломки.
Увы мне, смиренному и состарившемуся! Как мне представляется [теперь] из того, что вижу, я дважды по неведению пришел в столкновение с Божией волей. Каким словом я обличу окаянную мою душу? И каким образом умолю моего Господа? Или какое сделаю дело, угодное Богу моему? Увы мне, смиренному! Ибо иссякли слезы в моих глазах. Густая ночь объяла меня, и я пребываю в нечувствии, хвалимый здешними отцами. Но да будет милостив [ко мне] сладкий Иисус молитвами святых отцов.
Я отвлекся, батюшка мой, и, помянув дни древние, уклонился от темы. Прости мне, твоему отцу, но ведь хоть я и таков, а Духом Божиим тебя родил.
Письмо 53-е
Мне пришлось пострадать, добрый мой сын, дабы явить тебя сыном грешного Иосифа. И впоследствии я испытал непомерную боль, ибо ты меня оставил. А в последнее время я снова очень тебя возлюбил. И брожу туда-сюда, взывая: «Сын мой! Сын мой! Где ты? Куда направляешься, мое чадо? Зачем ты оставил, дитя мое, малое бремя своего послушания и восхотел нести груз Сизифа[230]?»
Говоря это, я сильно печалюсь и умолкаю, предавая молчанию большее. И снова вспоминаю твое доброе служение, которого сейчас лишен, и забываю полынь, которой ты, уйдя, меня напоил.
Ты пришел к нам, снова у нас побывал, сын мой, и сказал, что напишешь. И я действительно ждал от тебя маленького письмеца. «Но мой возлюбленный сын снова меня провел», — сказал я. И лишь совсем недавно наш добрый диакон, придя, принес мне конверт. И, открыв его с бесконечной радостью, — посмотреть, что ты пишешь, — к сожалению, вместо письма нашел внутри только кляп — пять сотен[231]. Как если бы ты мне сказал: «Ешь и молчи!» Хорошо и это, дитя мое, и я на самом деле очень тебе благодарен. Но всё же это не то, что маленькое письмецо от тебя!
Ах, дитя мое! Человек никогда не бывает совершенно плохим. Есть в нем и хорошее, есть и плохое. Так что, вспоминая хорошее, молишься о нем, сочувствуешь, болит твоя душа, ты просишь о нем Бога. А в плохом виноват не он, а враг наш диавол. Поэтому не печалься, дитя мое, и не вспоминай прошлого, ибо то, что было, прошло. На мою голову свалились еще большие беды, так что твой [поступок] стал мне казаться благоуханием.
С тех пор я болезную и молюсь о тебе еще больше. Итак, не печалься. Мы — люди, чада преступления, в нас глубоко заложен грех наших прародителей. Поэтому Господь окажет нам снисхождение и, если покаемся, всё простит.
Ты же не забывай наших ночных духовных бесед, которые мы вели, когда ты приходил в мою убогую каливку, [не забывай] радостных постов, дней Масленицы, безмолвия и молчания[232], непрестанной молитвы, умилительного благоухания лилий этой смиренной пустыни, нашего дорогого отца Арсения, который готовил для тебя сладости и весело тебя поддразнивал. Вспоминай об этом. А то, что ты нас оставил, — оставь это, ибо [из-за этого] огорчаешься. Достаточно и того, что ты переносишь сейчас.
Забыл тебе написать, что теперь я построил отдельно, чуть подальше, маленькую каливку. Но она еще не закончена. И пока я живу рядом, в одной пещерке. А сделал я это, потому что мы разговаривали по вечерам с отцом Арсением и это нарушало мое безмолвие. И [вот] теперь у меня есть чудесное безмолвие.
Я самый счастливый из людей. Ибо живу без попечений, наслаждаясь медом безмолвия без всякого перерыва. И когда удаляется благодать, безмолвие, словно иная благодать, неким образом согревает меня в своем лоне. И кажутся меньшими скорби и печали этого лукавого и бедственного жития. Ведь печали и радости этой жизни следуют вперемешку, [одна за другой,] до последнего вздоха.
230
Сизиф — в древнегреческой мифологии основатель и царь Коринфа; за попытки обмануть бога смерти и другие проступки был наказан в царстве мертвых вечно вкатывать на гору тяжелый камень, ибо тот не мог устоять на вершине и сразу скатывался вниз, а Сизиф должен был возвращать его обратно.