Если обратиться для сравнения к другим эпохам, то увидим, что на широтах, куда заходили половцы, всегда, и до и после них, жили кочевники. Так, в XIV веке в районе города Наровчата (по среднему течению реки Мокши) был центр одной из татарских орд (Тогая). Это как раз есть область «Великого дикого поля», и находится она на той же широте, что и «половецкое поле» у Пронска. А летовища хана Сартака в XIII веке были в трех днях пути от Волги, в месте, где пространство между Волгой и Доном достигает десятидневного перехода, — это указывает на линию Воронеж — Укек, три же дня пути на запад от Волги приводят нас к среднему течению Медведицы и Хопра. Рубрук, дающий эти сведения, добавляет, что «в этих местах прежде жили половцы». Вспомним также, что в районе устья Воронежа и близ него, на правом берегу Дона, некогда кочевали скифы, а по реке Латрыку находим следы сарматов. Все это показывает, что номады здесь кочевали искони: от скифских до татарских времен.
Итак, приведенные факты позволяют сделать вывод, что половцы на летовища между Волгою и Доном заходили много севернее, чем это обычно считалось, подходя к Прони, низовьям Цны и среднему течению Мокши; здесь кочевники находили для себя вполне пригодные места в степных пространствах у границы сплошных хвойных лесов.
Признавая проникновение половцев так далеко на север и не отрицая наличия рязанских поселений много южнее тех мест, куда заходили половцы, то есть в низовьях Воронежа и по Дону, можно положить конец безвыходным противоречиям во взглядах исследователей о южных границах Рязанского княжества. Иловайский считал, что «во второй половине XI и в начале XII века все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев», и таким образом западной рязанской границей считал течение реки Прони (во второй половине XII века эта граница, по Иловайскому, уже выдвинулась до низовьев Воронежа). Голубовский, наоборот, отрицал «возможность существования в какое бы то ни было время» половецких кочевий к северу от низовьев Вороны и Хопра. Спор велся некорректно, так как оба ученых рисовали себе некую постоянную непереходимую линию, служившую границей между русским и половецким миром, тогда как в действительности можно говорить лишь о южных пунктах русской колонизации за пределами сплошного населения русских и о северных пределах проникновения половцев во время их летовищ, оказывавшихся далеко в тылу у отдельных поселений русских колонистов. Оба эти явления отнюдь не исключали друг друга.
Половцы на рассматриваемых широтах между Волгою и Доном встречали во время своих перекочевок не только русских. На границе лесостепи исконно жила финская мордва, а южнее ее — сильное и воинственное племя буртас, в IX веке с успехом сражавшееся даже с печенегами. Буртасы занимали огромное пространство по течению Медведицы, Хопра и Вороны до низовьев Дона. Однако с занятием степей половцами буртасы частью были оттеснены на север, к лесам, частью же подчинились половцам, остались жить среди них и подверглись половецкому языковому влиянию. О подчинении буртас половцам и об эксплуатации последними пушных богатств бургасского края сообщает Ибн аль-Атир: бургасские меха, продававшиеся в первой половине XIII века в Судаке, рассматривались арабским историком как продукт половецкой земли.
Ф. Чекалин[86] еще в 1890-х годах высказал предположение, поддержанное затем Вестбергом и принятое Л. Нидерле[87], что буртасы этнически являются не финнами-мордвою, а тюрками-мишари. Для нас в этом спорном филологическом вопросе интересно то обстоятельство, что, по наблюдению Радлова[88], язык современных мишари ближе всего к языку половцев. Это показывает, что мишари-буртасы еще в XI–XIII веках жили вместе с половцами и переняли половецкий язык.
Ту же картину проникновения половцев значительно севернее южных пределов русских поселений находим и к западу от Дона. Здесь степные пространства, так же как между Волгой и Доном, далеко вклинивались в лесные области: так, «поле» простиралось между верховьями Псела и Сейма[89], «полем» было и все пространство на северо-запад отсюда до рязанских пределов, то есть по бассейну Быстрой Сосны и верховьям Дона, с Куликовым полем по правому побережью Дона и местностью у пронско-рязанского пограничья — по левому. На юго-западе между Доном и Днепром степи подходили к границам Переяславского княжества по среднему и нижнему течению Ворсклы, по Пселу и Хоролу.
В пределах этих степных пространств мы и встречаем половецкие кочевья, причем критерием наличия здесь кочевий должны служить летописные упоминания о вежах, иначе легко будет впасть в ту ошибку, в какую часто впадали исследователи, принимавшие за места половецких кочевий все те пункты, в которых происходили встречи половецких войск с русскими; факт таких встреч еще не может служить указанием на наличие в данной области кочевий половцев: степняки обычно предпринимали свои набеги без веж, оставляя последние далеко позади себя.
Для определения мест кочевий можно пользоваться одним вспомогательным фактом, на который до сих пор не обращалось внимания: это — время года, в какое летопись упоминает о вежах в том или ином месте. Если упоминание относится к зимним месяцам, то априори можно считать, что летовища будут находиться севернее.
Главные зимовища половцев, как увидим ниже, были по побережью Азовского моря, низовьям Дона, по Днепру у его порогов; однако иногда некоторые орды располагались зимой и севернее. Так, например, зимой 1191 года упоминаются половецкие вежи где-то по Осколу, всего вероятнее, по его среднему течению[90]. Поэтому естественно, что летовища половцев будем находить еще севернее.
Несмотря на то, что главные летовища половцев, живших между Доном и Днепром, оставались все же в значительном отдалении от русских пределов, находясь между реками Самарой и Орелью (Углом) и на Дону на высоте устья Оскола, — некоторые орды, заходили много севернее, к лесной границе, в те степные области близ русских княжеств, о которых была речь выше. Так, летопись сохранила нам сведение о кочевании половцев между Ворсклой и Пселом у Голтова, близ Переяславского княжества[91] и даже у Варина на Среднем Удае[92]. Что половцы кочевали между Ворсклой и Пселом, подтверждает еврейский путешественник XII века рабби Петахия[93], рассказывающий, как, спустившись по Днепру из Киева, он через шесть дней достиг земли половцев[94]; а за шесть дней плавания можно было быть как раз между устьями Псела и Ворсклы, ближе к первому[95]. Есть основания считать, что половцы кочевали и на левом берегу Сейма, между Курском и Вырем. По всей вероятности, кочевали они и на Среднем или даже Верхнем Осколе, судя по тому, как быстро они пришли в 1147 году на помощь князю Святославу Ольговичу на верховья Оки, к Мценску[96].
Память о пребывании здесь половцев находим в названии «половецких лесков» по реке Зуше (приток Оки), около Новосиля. Все это свидетельствует, что половцы проникали севернее Курска и Ельца, этих оплотов Руси со стороны степей. Вероятно, именно сюда, на верховья Дона, собирался в 1185 году великий князь Святослав Всеволодович «ити на половци к Донови на все лето», «летовати на Дон», то есть стеречь, чтобы половцы, во время своих летних кочевий, не подходили близко к северским пределам и не беспокоили приграничных областей[97]. К тому же через Курск и Елец проходил древний торговый путь на Рязань и Муром, в Северо-Восточную Русь, также, очевидно, нуждавшийся в охране от половцев.
Итак, северными пределами кочевания половцев между Доном и Днепром были верховья Дона, Оки, бассейн Быстрой Сосны, далее на юго-запад между верховьями Сейма и Псела до реки Лохни (притока Сейма); еще дальше на юго-запад половцы были хозяевами течения Ворсклы и Псела, а иногда заходили со своими вежами даже за Хорол и Сулу (впрочем, так далеко на запад удавалось проникать половцам лишь в годы наибольшего их натиска на Русь — в конце XI и начале XII века). Все пространство от Псела и Ворсклы на восток, все течение Оскола, до его впадения в Дон, было «половецким полем»[98].
88
Василий Васильевич Радлов (Фридрих Вильгельм Раддов; (1837–1918) — российский тюрколог, этнограф, археолог, один из основоположников сравнительно-исторического изучения тюркских языков и народов.
90
В 1191 году князья Черниговские и Северские предприняли «на зиму» поход на половцев в районе реки Оскол, которые были здесь с вежами. По-видимому, русских было немного, так как князья «не могущи ся с ними бити, заложившеся нощью идоша прочь» (Ипатьевская летопись под 1191 годом). Вряд ли это мог быть глубокий поход в степь, скорее это был налет небольшого отряда, не ушедшего далеко от русских пределов. Течение же Верхнего и Среднего Оскола ближе к Черниговскому и Новгород-Северскому княжествам, чем нижнее течение Оскола.
91
В Поучении Владимира Мономаха сказано: «…вежи их (половцев) взяхом шедше за Голтавом». О времени года этого похода ничего не известно, но надо полагать, что так далеко на север в этом районе половцы проникали лишь летом. Голтов был расположен близ устья реки Голты, левого притока Псела.
92
В Поучении Владимира Мономаха: «…и потом с Ростиславом же у Варина веже взяхом». Время похода не указано.
93
Петахия (XII — начало XIII в.) — чешский раввин, предпринявший длительное путешествие, включавшее Восточную Европу, Кавказ и Ближний Восток, и оставивший о нем записки.
95
Интересно сравнить известие Петахия с Идриси, сообщающего, что от Киева до Ная, города в Кумании, шесть дней пути. Если вообще есть какое-либо зерно правды во всех сообщениях Идриси о половецкой земле, то в данном случае надо считать передвижение от Киева до половецкого города Най речным путем, так как сухопутьем за шесть дней можно было дойти из Киева (если класть обычные 20–25 верст в день) не дальше реки Супоя, где никакого половецкого города, конечно, быть не могло. Да и самый город Най не есть ли место, где кочевники только на время разбили свои вежи?
96
Ипатьевская летопись под 1147 годом сообщает о том, как к Святославу Новгород-Северскому, когда он был у Неренска, пришли «ели (послы) ис половець от уев его с Василем Половцином 60 чади прислалися бяхут тако рекуче: прашаем здоровия твоего, а коли ны велишь к собе со силою прити». Судя по контексту, это было в апреле или в начале мая. Какой дал ответ Святослав половцам, мы не знаем; но затем, когда он из Неренска пришел к Дедославлю, летопись отметила, что к Святославу пришли сперва «друзии половци Ток-собичи…», а затем, немного спустя «…придоша к нему бродници и половци придоша к нему мнози», то есть те половцы, послы которых приходили под Неренск. От первого прихода послов до появления всей орды, судя по описываемым событиям, прошло всего дней 15–20 (Святослав за это время успел лишь пройти, может быть даже с остановками, из Неренска черёз Дедославль к Мценску — расстояние верст в 300, если считать по 20 верст похода в день). За это время половецкие послы для того, чтобы из Неренска съездить в степь и вернуться со всей ордою, могли пройти туда и обратно не более 600 верст, и так как Святослав из Неренска в Мценск шел на юг, то послы из-под Неренска до расположения всей орды должны были идти дольше, чем шла вся орда из степей к Мценску на встречу со Святославом. Если положить 400 верст на дорогу послам в орду и 200 верст на переход всей орды к Мценску, то в таком случае основная масса половцев во время переговоров их послов со Святославом была не южнее верховьев Оскола. Кроме того, нами не учтено то, что и основная масса половцев, когда послы находились у Святослава, вероятно, подвигалась на север: это как раз было время перехода на летовища. Все сказанное вполне согласуется с приведенным выше нашим предположением о зимовищах половцев на Среднем Осколе.
97
Невозможно допустить, чтобы Святослав летом отправился к низовьям Дона, откуда в это время года половцы откочевывали на север.
98
П. Голубовский предполагал, что с середины XII века Русь создала против половцев целую систему военно-сторожевых укреплений — на верховьях Псела, Ворсклы, Северного Донца и его притоков. Следы таких укреплений Голубовский видел в ряде городищ (Липецком, Городецком, Азацком, Михайловском — на Пселе; Хотмыжском, Каменном, Кукуевом, Немеровском, Скельском, Вельском — на Ворскле; Высокопольском и Коломацком — на Коломаке; Хазарском близ Можа; Кукулевском, Змиевом — на Може; Хорошевом, Кобановом, Донецком Мохначском — на Уде; Белгородском, Нижегольском, Салтовском, Катковском, Гумниньем, Чугуевском — на Донце), и делал вывод, что «южная граница Северской земли шла от устья р. Оскола, Донцом до впадения в него р. Можа и берегом Можа до р. Ворсклы»; Переяславское княжество также, по мнению Голубовского, имело свою «боевую область», простиравшуюся от Сулы до низовьев Ворсклы. Однако уже М. С. Грушевский (Михаил Сергеевич Грушевский; 1866–1934 — украинский историк, один из лидеров украинского национального движения, член Чешской академии наук, академик АН СССР. —