Невозможно согласиться ни с одним из этих взглядов. Если половцы порой отнимали у Руси «и Греческий путь и Соляной и Залозный», то это было явлением временным, не изменявшим испокон веков нагаженного товарообмена между степью и причерноморскими портами с одной стороны и Русью — с другой; северные пределы половецких кочевий и южные границы приднепровских русских княжеств оставались неизменными со второй половины XII века и до конца существования половецкой независимости; если половцы захватывали южнорусские степные города и села, то у них никогда не хватало сил включить их в круг жизни «половецкого поля»; подобные завоевания не длились более нескольких лет, после чего все возвращалось к исходному положению. Но если нельзя видеть какого-либо усиления половцев в отношении своего главного противника — Руси, то также нельзя подметить и какого-либо ослабления и разложения половецкой орды в это время. В войнах с Русью в 70–80-е годы XII столетия половцы обнаруживают еще много сил и большую сопротивляемость. Утверждение же, что под воздействием оседлой русской культуры половцы с середины XII столетия стали поселяться в русских приграничных областях, есть, как увидим ниже, просто недоразумение, основанное на недостаточно внимательном чтении источников. Верные своему степному быту, половцы до конца своей независимости оставались настоящими кочевниками и не выходили за пределы «поля». Лучшим примером равенства сил половцев и Приднепровской Руси во второй половине XII века может служить предложение представителей одного половецкого рода, пришедших в 1169 году договариваться о мире с киевским князем: они хотели заключить мир, «чтобы ни ты не боялся нас, ни мы не боялись тебя».
После этой общей характеристики военной истории половцев перейдем к последовательному и более детальному рассмотрению военных отношений половцев с их оседлыми соседями.
Наши сведения об этом далеко не равномерны. Мы чрезвычайно мало знаем об отношениях половцев с волжскими болгарами, Хорезмом, Крымом, Иконией; немного больше сохранилось известий об их отношениях с Византией, Грузией, Угрией; лучше же всего мы знаем, благодаря русским летописям, об отношениях половцев и Руси, и то главным образом Руси Приднепровской, но не Галицко-Волынской, Суздальской или Рязанской.
1. Начало войн с соседями
(30—80-е годы XI века)
Половцы, став господами степей от Иртыша до Дуная, прежде всего попытались полностью освоить все степное пространство, до его естественной границы, то есть до лесной полосы. Поэтому они сразу же вступили в конфликты с оседлыми народами, которые соседствовали со степями и владения которых вклинивались в самые степи.
Первыми, кого встретили половцы на пути своего расселения, были хорезмийцы, владевшие нижним течением Сырдарьи. До нас дошли лишь отрывочные сведения о том, как уже в 30-х годов XI века половцы начали совершать набеги на Хорезм. Однако это полуоседлое мусульманское государство было достаточно крепко и с успехом отражало нападения. О преобладании его над кочевниками свидетельствует еще и то, что хорезмийские шахи стали принимать к себе на службу целые отряды половцев — вероятно, после серьезного разгрома кочевников. Аналогичные случаи отказа от самостоятельной жизни известны и в истории причерноморских половцев (например, служба у грузин); явление это всегда было связано с тяжелыми моментами в жизни половецкого народа.
Вторым государством на пути из Азии в Европу, с которым половцы вошли в столкновение, был Болгарский каганат на Волге. К сожалению, об этом конфликте мы знаем так же мало, как и об отношениях половцев и Хорезма. Южные пределы Болгарского каганата вклинивались в приволжские степи; во время летних кочеваний половцы подходили к самым границам каганата. Очевидно, из-за вторжений половцев в болгарские области и начались у них конфликты с болгарами.
Первое по времени из известных нам столкновений относится к 1117 году. Киевский летописец лаконично сообщает: «Тогда же придоша половци к болгаром, и выела им князь болъгарьскыи пити с отравою, и пив Аепа и прочий князи, вси помроша». Это не было мелкой пограничной стычкой: на это указывает и количество ханов, подступивших к Болгарскому каганату, и имя единственного из названных ханов — Аепы. В это время известно два хана с этим именем, оба виднейшие среди половцев и принадлежавшие к донецко-донской группе, а не к приволжской, в области которой разыгралось это событие. Следовательно, сюда явились ханы и из дальних улусов.
Третьим оседлым государством, на которое половцы начали нападать, была Русь. Войны с нею велись не только на пограничье Киевского, Переяславского и Черниговского княжеств, о чем достаточно сведений в русских летописях, но и на рязанском пограничье, о чем сохранилось крайне мало данных.
Столкновения половцев с Русью у рязанских пределов были так же неминуемы, как у южных границ Болгарского каганата. Русские колонизовали небольшую полосу степного пространства по правому берегу Прони; во время своих летних кочеваний до этих мест доходили и половцы. Самое возникновение города Рязани исследователи ставят в связь с началом половецких нападений и объясняют постройку этого города-укрепления необходимостью защитить окский водный путь от кочевников.
Впервые Рязань упоминается в 1096 году, но основание ее историки относят к шестидесятым годам XI века. Возможно, что к этому времени относится начало укрепления, дабы поставить преграду половцам, и левого берега Прони, где был построен Пронск и воздвигнуты валы по берегу Прони. Все это свидетельствует о том, что половецкие набеги на рязанское пограничье начались сразу же по занятии половцами причерноморских степей, то есть уже со второй половины XI века, на чем сходятся и историки Рязанского княжества.
Но еще интенсивнее и значительнее были нападения половцев в Приднепровье, на окраины Киевского, Переяславского, Черниговского и Новгород-Северского княжеств, куда их могла притягивать, помимо богатства этих степных областей, еще и специальная цель — вернуть бежавших из степей печенегов и торков, которых Русь приняла и расселила на своем пограничье. Половцы же считали этих кочевников, как я уже упоминал, своими беглыми рабами.
Впервые половцы вошли в соприкосновение с Русью в Приднепровье в 1055 году. В этом году под предводительством хана Болуша они подступили к самому крайнему из русских княжеств, Переяславскому, целиком расположенному в степи. Переяславский князь Всеволод Ярославич «створи… мир с ними», как выражается русская летопись, то есть постарался откупиться от них подарками, после чего половцы «возвратишася восвояси». Но в 1062 году половцы с другим ханом, Сакалом, пришли на этот раз уже «воевать» Русскую землю и 2 февраля разбили переяславского князя и разорили княжество. Спустя шесть лет, осенью 1068 года, половцы явились еще в большем количестве («придоша… половьци мнози»), вторглись в Переяславское княжество и на реке Альте, близ самого Киева, разбили вышедшее им навстречу объединенное войско трех южнорусских князей и рассыпались грабить Приднепровскую Русь. Из Переяславского княжества половцы перебрались на правый берег Днепра, в Киевское княжество, а на левобережье прошли до Черниговского княжества, к Сновску. Это было первое большое вторжение половцев в русские пределы. Оно совпало по времени с принятием Русью большого количества бежавших из-под власти половцев торков. Оба события находились между собою в связи. Половцы и впоследствии не раз предпринимали набеги на Русь с целью возвратить себе беглецов. Таковы были причины половецких нападений в 1093, 1105, 1125 годах[138].
138
Напрашивается аналогия с первым столкновением Руси с позднейшими своими степными врагами — татарами. Если верить рассказу Троицкой летописи, Русь во враждебные отношения с последними встала только из-за половцев, которых татары стремились покорить, а русские князья, поддавшись уговорам половцев, приняли их под свою защиту: «Тогда же уведавше татарове, что идут князи русстии прогиву им и прислаша послы к князем русским: «се слышим, оже противу нам идете, послушавше половец, а мы вашей земли не за-яхом, ни городов ваших, ни сел, не на вас придохом, но придохом, Богом попущени, на холопы и на конюси свои, на поганыя половци, а возмите с нами мир, а нам с вами рати нету; оже бежать к вам половци, и вы бейте оттоле, а товар емлите себе, занеже слышахом, яко и вам много зла творят, того же ради мы их отселе бьем». Князи же русстии того не послушаша, и послы татарьскыя избиша, а сами поидоша противу им…» Впереди русских ждала Калка. В общих трудах по русской истории не останавливались на этом эпизоде (а лишь излагали его); критически это место Троицкой летописи не разбиралось. Сами летописцы, по-видимому, верили в искренность заверений татарских послов и осуждали поэтому князей, не послушавших татар. В более поздних летописях, как, например, в Никоновской, вера в слова татар и осуждение своих князей будут еще более явными. Однако было бы неосторожно принимать целиком все слова татар, как то делали летописцы; уверения их послов о возможности мирного соглашения с Русью могли быть лишь обычным приемом татар, желавших воспрепятствовать соединению своих противников, как это только что было перед тем с половцами и аланами в тех же половецких степях.