Половцы, торки, печенеги, берендеи

3. Набеги на соседей и участие в русских усобицах 1130–1160 годы

Середина XII века не ознаменовалась в истории половцев какими-либо выдающимися событиями; это время было полно лишь мелкими набегами на Русь. Половцев призывали к себе на помощь русские князья, беспрестанно враждовавшие между собой. После смерти в 1132 году последнего могущественного и почти единодержавного Мстислава I Русь впала в хронические усобицы. Это давало половцам возможность беспрепятственно грабить русскую землю и, кроме того, получать «дары многы» (главным образом в виде золота) от призывавших их князей. Среди последних у половецких ханов было немало родственников и свойственников через браки князей с половецкими хатунями. Эти-то русские родичи и обращались к своим половецким дядьям, двоюродным братьям и своякам за военной помощью, которую половцы всегда очень охотно предоставляли. Виднейшие участники русских усобиц в 1130– 1160-х годах — Юрий Суздальский, Святослав Олегович Новгород-Северский и Изяслав Давидович Черниговский были: первый — мужем, второй — сыном и мужем половецких хатуней, а третий — свояком одного из сильнейших ханов через свою невестку, ставшую после смерти мужа женой половецкого хана Башкорда.

Сами половцы не проявляли никакой наступательной инициативы и вполне удовлетворялись ролью послушных союзников русских князей. Особенно ярко это выразили они сами устами своих послов, явившихся к новгород-северскому родственнику: «Когда велишь нам к себе с силою приити, и се готовы есмы». Такое отсутствие собственной инициативы объясняется тем, что это время не выдвинуло таких энергичных ханов-воителей, каких дали предшествовавшая и последующая эпохи половецкой истории.

Легендой овеяно имя только одного хана Севенча, сына знаменитого Боняка. Он не раз подступал к Киеву, но не так, как некогда его отец, а в качестве союзника сына Мономаха, и выражал хвастливое намерение: «…хощю сечи в Золотая ворота яко же и отец мои». Но ему не удалось осуществить свои желания: в происшедшей под Киевом в 1151 году битве он погиб, а весь его отряд, пришедший на помощь Юрию Суздальскому, был перебит русскими.

В эти годы половцы, пользуюсь призывами русских князей, грабили и жгли не только области, граничащие со степью, но проникали далеко в глубь Руси, куда они еще никогда не доходили в предшествующие времена.

Половцам в 1130–1150 годах не раз представлялся случай разорять Переяславское княжество, где они грабили города по Суле и по Удаю (Пирятин, Прилук) и по Трубежу (Баруч, Нежатин), опустошали окрестности Переяславля, доходя до Альты; они хозяйничали также в Киевской области: жгли киевский Городец (на левой стороне Днепра), перебирались на правобережье, где предавали огню и опустошению окрестности Треполя, Халепа, Красна, Василева, Белгорода, располагались под Киевом, у его предместий, обходили Киев с севера, подступая к Вышгороду.

Из Киевской области русские князья посылали половцев на север воевать Туровское, а на восток — Галицкое княжество. Кочевники участвовали во взятии галицких городов Ушицы и Микулина и в осаде Звенигорода.

На левобережье половцы разоряли не только Переяславское княжество, но и Черниговское и Новгород-Северское, проникали в Вятичевскую землю и еще севернее — в Смоленское княжество. Русские родичи приводили половецких ханов под Чернигов, давая им возможность жечь его окрестности и разорять все Посемье между Черниговом и Путивлем. Большие силы половцев — «вся половецьская земля, что же их межи Волгою и Днепром» — дважды совершали глубокие набеги в Вятичевскую землю Новгород-Северского княжества, где вместе с русскими брали Кромы, Мценск, Вороби-нин, Домагощь. С верховьев Оки половцы посылались русскими на верховья Угры, в пределы Смоленского княжества[161].

Однажды русские повели половцев даже против Пскова, очевидно, через Северскую, Смоленскую и Новгородскую земли, но, дойдя до Дубровны, деревни на реке Шелони в 70 верстах на восток от Пскова, союзное войско вынуждено было повернуть обратно.

В 1154 году, в одно из русских междоусобий, половцам удалось взять в плен русского князя противной стороны — Святослава Всеволодовича Черниговского и значительную часть киевской дружины, которые были выданы за богатый выкуп.

Половцам так пришлись по вкусу грабежи русской земли, с уводом пленных и с угоном скота, что даже тогда, когда русские князья побивали их и затем хотели с ними мириться, половцы не шли на мир: «Половцы не восхотеша (мира), — писал о них в 1151 году русский летописец, — но восхотеша кровь прияти». Не очень церемонились половцы и со своими союзниками — теми русскими князьями, которые звали их на Русь: они иногда грабили и их волости, так что тем ничего не оставалось, как «укрощать» и «умирять» половцев.

В результате подобного хозяйничания половцев на Руси степные области трех русских княжеств — Переяславского, Черниговского и Новгород-Северского и даже некоторые лесостепные районы, пограничные со степью, например Орогощский и Любечский, были в эти десятилетия так опустошены, что в них почти не осталось населения[162].

Видя слабость русских князей, половцы не переставали являться к ним «на мир», то есть с требованием «подарков» или откупа. Как только на киевском или переяславском столе утверждался новый князь, половцы приходили «всей землей» за такими «подарками». В 1139 году они с подобными требованиями подступили к Малотину в Переяславском княжестве, и из Киева и из Переяславля приехали к ним русские князья «и створиша мир с ними». Как только в 1146 году в Киеве был убит Игорь Ольгович и на великокняжеском столе утвердился Изяслав Мстиславич, то «слышавше половецьстии князи створившееся над Игорем, прислашася ко Изяславу мира просяче»; но уже в 1148 году (неизвестно, те же или другие колена половцев) опять явились «творити мир» с тем же Изяславом — на этот раз у города Воиня.

К тридцатым годам относятся и нападения половцев на Польшу — в 1135 году они разграбили Повислие[163]; в сороковых и пятидесятых годах известно два нападения половцев на дунайское пограничье Византийской империи. В 1148 году они перешли Дунай, взяли город Демничик и пограбили Северо-Восточную Болгарию до балканских гор. Шесть лет спустя, в 1154 году, половцы снова проникли за Дунай, разорили ряд греческих крепостей вдоль Дуная и разбили наголову высланный против них византийский отряд. Возможно, что в этот раз половцы действовали в согласии с мадьярами, которые как раз воевали с Византией. Участившиеся набеги половцев на греческое пограничье стоят в связи с окончательным освоением ими в середине XII века придунайских степей, куда они до того прикочевывали лишь на время[164].

Когда в начале пятидесятых годов несколько притихают на Руси усобицы, у половцев отпадает возможность беспрепятственно поживиться в русской земле. В 1152 году, в княжение в Киеве Изяслава Мстиславича, русские снова начинают наступательные походы в степи: сын Изяслава разбивает половцев на реках Угле (Орели) и Самаре и производит основательный разгром их веж. Приграничные нападения половцев теперь не остаются без реакции со стороны русских: в 1153 году, когда половцы «пакостяхут» по Суле, тот же Изя-слав опять послал против них войско. Интересно отметить, что это происходит как раз в то время, когда киевский великий князь входит в сношения не то с аланами, не то с грузинами, следствием чего в 1154 году был брак Изяслава Мстиславича на «царской дочери» «из обез»[165]. Брак русского князя на царевне из столь отдаленной земли, но находившейся как раз в тылу половецких причерноморских кочевий — не указывает ли он на желание Мономаховичей охватить половцев с двух сторон, действуя одновременно в союзе с аланами или грузинами?[166]

161

Спустя двенадцать лет после упоминания об этом в летописи под 1147 годом Смоленская область будет жестоко разорена половцами.

162

В 1161 году князь из черниговской семьи Изяслав Давидович, заявлял, что он не желает «голодом мерети» у Выри (черниговского города в степи, близ переяславского пограничья); другой князь, Святослав Ольгович, жаловался в 1159 году, что в Моровийске, Всеволоже, Орогоще, Любече (южночерниговских городах на переяславском пограничье, первые два — в степи, другие два — в лесной области) жили лишь княжеские «псари». Летописное известие 1159 года послужило ряду историков для утверждения того, что с середины XII века в приграничных со степью русских городах появляются поселения «замиренных» половцев. Но такое утверждение — лишь результат невнимательного чтения данного места летописи. В Ипатьевской летописи стоит: «…и рече Святослав (Ольгович Новгород-Северский): Господи, виждь мое смирение, колико на ся поступах, не хотя крови пролити хрестьяньски и отчины своя погубите, взяти Чернигов с седмью город пустых: Маровиеск, Любеск, Оргощ, Всеволож, а в них седят псареве же и половци» («и» есть лишь в Ипатьевском списке; в Хлебниковском и Погодинском списках «и» отсутствует). Ипатьевский список явно сокращает основной текст летописи. Это очевидно как из того, что из семи городов, о которых идет речь, перечислено лишь четыре, так и из сравнения с Воскресенским списком, который дает более полный и более осмысленный текст: «…а в них седят псареве и то же половци выпустошили». Смысл слов князя тот, что в семи городах, опустошенных половцами, живут лишь княжеские ловчие. М. Грушевский, основываясь лишь на Ипатьевской летописи и не учитывая варианта Воскресенской, утверждал, что в XII веке появляются на русской почве поселения половцев, находившихся под русской властью, подобно тому как были поселения торков и печенегов. Начало половецких поселений Грушевский ставил в связь с появлением с 40-х годов XII века в русской летописи нового термина «дикие половцы», которым летописцы, по мнению Грушевского, стали обозначать степных половцев, противопоставляя им недиких, «своих поганых», осевших на Руси. Еще ранее Грушевского Д. И. Иловайский также считал, что в упомянутых черниговских городах были расселены пленные половцы. Позже то же мнение находим у В. О. Ключевского, считавшего, что в этих городах сидели «мирные Половцы, перешедшие на Русь». О «диких половцах» и моих возражениях Грушевскому см. в гл. III. Иловайский скептически относился к словам князя Святослава Ольговича о бедности и разоренности рассматриваемых черниговских городов (он ошибочно приписал эти слова князю Изяславу Давидовичу), мотивируя свои сомнения тем, что еще в 1148 годулюбечский округ был полон всевозможной «жизнью». Но как раз в 1148–1159 годах и было разорено Черниговское княжество из-за междоусобных войн и призывов половцев.

163

Голубовский почему-то считал, что половцы были наведены на Польшу галицким князем Владимирко, однако для такого предположения у нас нет никакого основания. С. М. Соловьев, Голубовский и Грушевский полагали, что поход 1120 года сына Мономаха Андрея «с погаными на ляхы» был совершен вместе с половцами. Однако под «погаными» летописец мог подразумевать необязательно половцев, но также и черных клобуков — «своих поганых».

164

См. гл. III.

165

В начале 1153 года Изяслав послал своего двоюродного брата и сына Мстислава встретить невесту (это был второй брак Изяслава) на устье Днепра, но она в тот год не приехала; лишь в следующем, 1154 году Мстислав Изяславич, вторично посланный отцом, встретил свою будущую мачеху на днепровских порогах: «Посла Изяслав второе сына своего Мстислава противу мачесе своей бе бо повел из обез жену собе цареву дщерь и срете ю в порозех приведе ю Киеву…» Обе-зами летописцы, очевидно, называли и алан и грузин: еще П. Бутков (Петр Григорьевич Бутков; 1775–1857 — русский историк, академик Санкт-Петербургской академии наук. — Прим. ред.) обратил внимание на то, что в поэтическом отрывке, включенном в летопись, об изгнании половцев Владимиром Мономахом «во Обезы за Железная врата» под обезами надо понимать грузин. В грузинском происхождении невесты Изяслава Мстиславича убеждало Буткова и выражение летописи «цареву дщерь». Поэтому он считал ее дочерью царя Георгия III. Н. Баумгартен считал невесту Изяслава дочерью царя Дмитрия (Деметре) I.

166

М. Грушевский первоначально видел цель похода на половцев Мстислава Изяславича 1152 года в желании помешать им прийти на помощь Святославу Ольговичу Новгород-Северскому, на которого в это время пошел в поход Изяслав; позже же Грушевский считал, что посылка Мстислава в половецкие степи была актом мести Изя-слава половцам за то, что они перед тем держались стороны противников Изяслава — Юрия Суздальского и Святослава Ольговича Новгород-Северского. Самый же брак Изяслава на аланке или грузинке Грушевский ставил в связь с владением Русью Тмутаракани, которая, по его мнению, находилась в руках русских до третьей четверти XII столетия. Иначе, считал Грушевский, все эти браки (русских князей на аланках и грузинках) были бы очень «странными». Меры особой предосторожности, предпринятые Изяславом по охране своей невесты при проезде ее через степи, — не свидетельствуют ли о том, что для половцев этот брак был нежелателен и киевский князь имел все основания опасаться за благополучное путешествие царевны через половецкие степи?