Половцы теперь уже не могли по своей воле принуждать русских на «миры», как то было в предыдущие десятилетия: Русь или отказывалась принимать половецкие условия, или являлась на место встречи с половцами с такими силами, что кочевники, узнав о них, бежали обратно в степи.
Вторая половина 50-х и 60-е годы XII столетия снова полны мелкими набегами половцев на русское Приднепровье. За это время они трижды проникают в Поросье, нападая здесь главным образом на вежи киевских черных клобуков; пробираются и севернее, за Рось, в окрестности Котельницы, Ярополча и Мунарева; на левобережье грабят окрестности Выря, Путивля, Переяславля, разбивают переяславскую дружину, обогащаясь большими выкупами. В 1159 году в глубине Переяславского княжества, у Носова и по реке Альте, половцы захватывают более восьмисот человек и уводят их в степи[167].
В 1157 году умер в Киеве Юрий Владимирович, зять хана Аепы, часто призывавший к себе на помощь половецкую родню. Но оставался в живых еще Изяслав Давидович Черниговский, свояк хана Башкорда, пользовавшийся еще чаще Юрия помощью половцев. В 1156 году «многое множество» половцев из-под Заруба, куда они явились на «мир» с Юрием Киевским, были уведены Изяславом Давидовичем, присутствовавшим на этом «мире», — в глубь Черниговского княжества, против своего племянника. В 1159 году хан Башкорд привел под киевский Белгород двадцать тысяч половцев на помощь Изяславу Давидовичу в его борьбе за киевский стол, но Изяслав не сумел воспользоваться этой силой и не удержался в Киеве. В следующем году Изяслав ведет «всю силу половцев» из-под Выря сперва к Чернигову, где степнякам представилась возможность повоевать все окрестные села, а затем — в глубь Северской земли, к Росухе и Воробийне. Отсюда половцы были посланы Изяславом в Смоленское княжество, где они перебили много народа и более десяти тысяч вывели в степи. Наконец, в 1161 году Изяслав дважды призывает половцев на Русь: сначала он приводит их под Переяславль, а второй раз ведет к Киеву: он переправляется с ними на правый берег Днепра, берет Вышгород и 12 февраля 1161 года входит в Киев. Так половцы проложили путь своему свояку в столицу Руси. И несмотря на то, что их было много («придоша к нему [Изяславу] половци мнози», говорит летописец), кочевники не воспользовались своим исключительным положением главной силы, помогшей Изяславу захватить Киев, и не вышли из роли вспомогательного войска. Больше того: равнодушные ко всем перипетиям, которые происходили в это время на Руси, половцы в дальнейшем не проявили должной стойкости в поддержке Изяслава и легко примирились с его поражением и гибелью. Тотчас по занятии Киева Изяслав со всем своим войском подступил к Белгороду, где собрались его противники, и начал осаду города. Здесь после трехнедельной осады, 6 марта 1161 года, он пал в битве с Мономаховичами. Половцы, несмотря на свое многолюдство, ничем не проявили себя в битве, хотя и понесли потери, и после смерти Изяслава ушли обратно в степи.
Спустя три года умер и третий могущественный «сват» половцев — новгород-северский князь Святослав Ольгович. Впрочем, русские князья стремились к новым бракам с половецкими ханскими родами: в 1163 году великий князь Киевский Ростислав привел из степей своему сыну Рюрику в жены дочь хана Белука. Этим браком половцы снова укрепили свои связи с династией Рюриковичей, и впоследствии Рюрик Ростиславич будет широко пользоваться помощью половецких родственников в своих войнах за Киев.
В то время как донецко-донские половцы принимали участие в междоусобиях русских князей, придунайские половцы не переставали совершать нападения на Византию. В 1160 году они переправились через Нижний Дунай и устремились грабить придунайскую Болгарию. Только появление здесь самого императора Мануила заставило половцев уйти обратно на левый берег реки.
К концу шестидесятых годов набеги половцев на русскую землю снова сделались ежегодным явлением; при этом они не стеснялись нарушать «роты», заключаемые с русскими князьями. Кроме того, они стали угрожать торговым путям, шедшим из Византии и из Причерноморья через степи в Киев[168]. Это вызвало серьезную тревогу у русских князей и заставило их объединиться в общий поход против половцев. Энергия, проявленная при этом русскими князьями, напоминала времена Владимира Мономаха: на реках Угле и Снопороде русские в 1168 году разгромили половецкие вежи, захватив огромное количество пленных, главным образом жен, детей, рабов; самих же половцев иссекли, прижав их к непроходимому Черному лесу. Это был такой погром днепровско-донской группы половцев, какого они не переживали со времени Боняка, Шаруканя и Отрока.
В это же время и черниговские князья, порывая со своей традиционной дружбой с половцами, предприняли ряд самостоятельных походов в степи. В 1166 году Олег, сын Святослава Ольговича Новгород-Северского, который неизменно пользовался помощью своих половецких сватов в русских междоусобиях, — разбил хана Кобяка[169], а в 1167 году он же и еще один черниговский князь нанесли большое поражение половцам, захватив вежи ханов Козы и Беглюка (=Белук?), расположившихся на зимовища.
Таким образом, половецко-русские столкновения снова начинали принимать скверный оборот для половцев. Но их выручили перемены, произошедшие на киевском столе. В 1169 году коалиция князей, собранная Андреем Суздальским, взяла Киев, предала его небывалому разгрому и изгнала Мстислава Изяславича. Вместо Мстислава, ведшего традиционную киевскую политику в отношении половцев и предпринимавшего большие походы в степь, на киевском столе оказался брат Андрея Суздальского — Глеб, принадлежавший к семье князей, которая с давних пор находилась в близких отношениях с половцами и которая теперь, заняв Киев, была не прочь в борьбе с Мстиславом использовать помощь половецких свояков. Андрей и Глеб были детьми половецкой хатуни.
Однако половцы не хотели или не смогли оценить выгоды от перемены, произошедшей на киевском столе; половецкие ханы, видимо, не очень дорожили своим родством с сильными суздальскими князьями и не могли преодолеть искушения пограбить Киевское княжество, хотя оно и было в это время под властью их суздальской родни. Как только Глеб занял Киев, две орды половцев — одна, по-видимому, лукоморская[170], днепровская, другая — донецко-донская, одновременно явились на Русь, первые к Песочину в Переяславской земле (где княжил сын Глеба), вторые — к Корсуню на Киевщине и пожелали заключить «мир» с новым киевским князем. И пока Глеб договаривался с половцами, находившимися в Переяславском княжестве, те, что стояли под Корсунем, воспользовались отсутствием киевского князя, страшно разграбили Киевщину. Впрочем, обремененные добычей и колодниками, они были настигнуты подоспевшим с левобережья Глебом и сами потеряли до полутора тысяч пленными.
Но в следующем, 1170 году Глеб позвал половцев на помощь против Мстислава Изяславича, попытавшегося вернуть Киев. Сначала он кликнул из приазовских степей хана Кончака «с родом своим», а когда потребовалось еще большее подкрепление, привел из степей дополнительные силы половцев. Это открыло им возможность снова легко грабить Киевскую Русь. Во время этой войны половцам удалось захватить в плен целиком дружину одного мелкого волынского князя и с большим полоном вернуться в степи.
167
В. Ляскоронский считал, что 50-е годы XII столетия являются временем возрастания «политического и военного могущества половцев» и что «концентрация боевых сил и строго обдуманный план действий во время нападений на русские пределы, — являются характер ними чертами состояния половецкого народа за указанный период». План этот Ляскоронский видел в том, что половцы в эти годы стремились разрушить оборонительные русские линии, сперва — Поросья, а потом Посулья. «Учащенные, усиленные и последовательные нападения половцев на Посулье дают возможность видеть во всем этом не простые случайные грабежи, а систематический, строго выработанный и целесообразный план», — пишет Ляскоронский. Но если и был такой план у половцев, то мы все же не видим его осуществления: границы Руси в эти годы не были отброшены на север, а города-крепости степной полосы Руси остаются и в дальнейшем оплотом от кочевников. Вообще же крайне сомнительно видеть какие-либо «планы» у половцев относительно соседних оседлых государств; вся история этого кочевого народа скорее говорит о том, что никаких «планов» у них никогда не было. Учащение нападений и увеличение их размаха обычно связаны у половцев с появлением в степях какой-нибудь энергичной личности, а как раз в эти годы мы не слышим о каких-либо сильных и славных ханах. Так что о росте «политического и военного могущества» половцев в 50-е годы XII столетия у нас нет никаких данных.
168
Это явствует из слов Мстислава Изяславича Киевского к другим князьям: «…уже у нас и Гречьский путь изоимают, и Соляный, и За-лозный…» (под 1170 годом). На эти слова летописи указывал В. Ключевский как на доказательство ослабления Киевской Руси под напором половцев. Этот же взгляд защищал академик П. Б. Струве (Петр Бернгардович Струве; 1870–1944 — русский общественный и политический деятель, экономист, публицист, историк, философ; академик РАН. —
170
О лукоморских половцах, кочевавших на правом берегу Нижнего Днепра, см. в гл. III. Что в данном случае часть половцев была лукоморской, сужу не только по тому, что она действовала на правобережье, но и по имени ее хана — Тоглыя, вероятно тождественного с Тоглыем лукоморским, упоминаемым в летописи в 1190 и 1193 годах.