Рассмотрим же последовательно значение черных клобуков в военной, политической и, наконец, культурной жизни Древней Руси.
Оговариваюсь — мы знаем только о черных клобуках Киевского княжества, где, собственно, их влияние и было совершенно исключительным; о значении же их в других княжествах мы почти ничего не знаем; там случайные упоминания говорят лишь об участии «своих поганых» во внешних войнах — и только. Можно предполагать, что там роль их была несравненно скромнее, чем на Киевщине; доказательство тому — кроме как молчание о них источников — то, что черниговские, например, князья во внутренних междоусобных войнах прибегают к другому виду помощи: призывают из степей «диких половцев»; это свидетельствует, что у них не было значительных собственных тюркских сил вроде, например, черных клобуков в Киевском княжестве.
Каждый киевский великий князь, если только он прочно обосновывался на «золотом столе киевском», получал в свое распоряжение и большую воинскую силу — легкую кавалерию черных клобуков, расквартированную в южной части княжества. Это было постоянное, собственными средствами вооруженное войско, и напрасно Грушевский считает, что только княжеская дружина составляла такое постоянное войско.
Киевский великий князь широко пользовался этой военной силой; там, где летопись начинает подробно перечислять участников великокняжеского ополчения, почти всегда мы встретим упоминание и о черных клобуках. С ними великий князь прежде всего защищает свою столицу и собственную власть в ней — у самого ли города (как то было в 1151 году) или на подступах к нему (1150 год). Участвуют черные клобуки и в экспедициях киевского князя в другие княжества — лично с ним или в посылаемых им отрядах под командой молодых князей или воевод. Видим мы черных клобуков и под стенами соседнего Владимира-Волынского, и еще дальше — в Галицком княжестве; часто переправляли их через Днепр на левую сторону его, и тогда они воевали Переяславскую область, осаждали и сам Переяславль, проникали в Черниговское княжество, участвовали в осаде Чернигова и заходили даже в Новгород-Северское княжество, пробираясь через его лесные дебри и достигая на севере Карачева. Посылались они также в Турово-Пинскую землю, к Пинску и за Припять; два раза даже видим черных клобуков в далеком от Киева Полоцком княжестве. Наконец, киевский князь посылал ковуев и берендеев в Великий Новгород в качестве сопровождения своего сына; правда, им удалось пройти дальше Мозыря. Только о проникновении черных клобуков в Суздальскую Русь ничего не известно.
В больших походах внутри Руси подобно тому, как и в больших походах в степь, черных клобуков мы видим в роли кавалерийских авангардов; их посылали вперед, или на разведку (часто вместе с русскою «молодью»), или в качестве конных стрелков, дабы завязать битву.
Далеко не всегда клобуки исполняли роль безмолвной военной единицы. В Древней Руси было в обычае князьям совещаться с войском. Черные клобуки в этом отношении были на равном положении с русскими, принимали участие в совещаниях и не раз давали советы князьям.
При всей отрывочности и случайности упоминаний летописями о количественном соотношении в походах княжеской дружины и черных клобуков или вообще «русских вой» и «своих поганых» все же можно, мне кажется, утверждать, что сравнительно черные клобуки составляли очень значительное количество, которое, конечно, невозможно определить в цифрах, но, по всему судя, «свои поганые» иногда даже преобладали. Грушевский пришел к выводу, что киевская княжая дружина «считалась сотнями и редко переходила за тысячу», и далее указывает, что «с течением времени, по мере того, как киевские князья становились менее могущественными и богаты, число дружины должно было еще более уменьшиться»[176]. Когда мы эти выводы поставим рядом с отрядом в 600 торков, посылаемых киевским князем на помощь князю Полоцкому, с отрядами в 1500, 2000 и 6000 черных клобуков во время степных походов и, наконец, когда вспомним спорное место летописи о 30-тысячном отряде берендеев у великого князя Ярополка[177], то высказанное предположение о черных клобуках как о преобладающем элементе в русском (собственно, киевском) войске не покажется слишком смелым[178].
Это обстоятельство показывает, насколько важно было претендентам на киевский стол быть в хороших отношениях с черными клобуками, ибо отпадение их и переход на сторону противника сразу бы вырывали почву из-под княжившего в Киеве князя. Изяслав Мстиславич рассуждал, когда в Киеве сидел его непримиримый враг — дядя Юрий, что стоит соединиться с черными клобуками и тогда уже никто страшен не будет. Юрий же немедленно, без боя, бросил Киев, уступив его Изяславу, как только узнал, что тот из Волынской земли, куда он ушел, изгнанный из Киева Юрием, очутился у черных клобуков и был ими радостно встречен. После этого Юрию уже казалось безнадежным удержать за собою Киев.
Очень характерной иллюстрацией может служить эпизод с черноклобуцкой ордой турпеев в 1150 году. Здесь, правда, дело идет не о Киевском, а о Переяславском княжестве, но это нисколько не умаляет характерности факта. Киевский князь Изяслав велит своему сыну Мстиславу добыть Переяславль. Между Киевом и Переяславлем находились турпеи. Мстислав посылает за ними, приказывая «ехати к собе», чтобы уже затем, собрав их и свою дружину, двинуться к Переяславлю. Но переяславский князь, услышав об этом, торопится перехватить турпеев у Мстислава, что ему и удается: «…сам гна к Сакову и сгони турпеи у Днепра и поймав и приведе и Переяславлю». На этом примере видим, какое значение имели тюркские отряды, за обладание которыми боролись князья.
Но исполнение черными клобуками роли слепой военной силы — скорее исключение на страницах русских летописей. Обычно же мы видим их гораздо более самостоятельными, выражающими явные симпатии и антипатии к различным ветвям княжеского дома.
Что касается политической роли черных клобуков в делах Киевской Руси, то самостоятельными инициаторами переворотов они никогда не выступали (по крайней мере, об этом нет ни одного указания), но деятельными участниками, в большинстве случаев согласно с киевской общиной, были неоднократно; по причине той военной силы, какую они собой представляли, участия эти были очень ощутимы, а часто и решающими. Характерно, что черные клобуки, участвуя в политических делах, никогда не сливались с русскими, в частности с киевлянами, но, наоборот, всегда подчеркивали свою самостоятельность. Так, когда умер великий князь Ростислав, князья, сидевшие в киевских пригородах, и киевляне послали гонцов к Мстиславу Изяславичу, зовя его сесть на стол в Киеве; то же сделали и черные клобуки, но отдельно: «В лето 6674. По Ростиславли смерти начата слати по Мьстислава; братья — Володимер Мьстиславич, Рюрик, Давид — и кияне от себе послаша, черный клобукы от себе послаша». Сын Юрия Суздальского, Ростислав, чтобы поднять своего отца в поход на Киев, так говорит Юрию: «Слышал есмь, оже хощет тебе вся Руская земля и черный клобукы».
Остается, правда, спорным, сколько было правды в словах Ростислава Юрьевича, потому что обычно видим черных клобуков приверженцами волынских и смоленских Мономаховичей. Когда в Киеве княжил «неугодный киянам» Игорь Ольгович и киевляне призвали Изяслава Мстиславича, внука Мономаха, то черные клобуки тотчас же приняли сторону последнего: «…прислашася к нему чернии клобуци и все Поросье и рекоша ему: «ты наш князь, а Олгович не хочем; а поеди вборзе, а мы с тобою!»». В другой раз, когда в Киеве сидел Юрий Суздальский, а тот же Изяслав искал под ним Киева, достаточно было ему приехать в расположение черных клобуков, как «приехаша к нему вен чернии клобуци с радостью великою, всими своими полкы». Еще решительнее заявляют они себя приверженцами этой линии Мономаховичей в 1151 году, говоря князьям: «Хочем же за отца вашего за Вячьслава и за тя (то есть Изяслава Мстиславича. — Д. Р.), и за брата твоего Ростислава, и за всю братью и головы свое сложите, да любо честь вашю налезем, пакы ли хочем с вами ту измерети, а Гюргя (Суздальского. — Д. Р.) не хочем». В свою очередь, только от старших Мономаховичей и видим мы столь теплое отношение к клобукам. Когда умер племянник Изяслава, Мстислав Ростиславич, «плакашеся по нем вся земля Русская», а «черные клобуци вси не могут забыта приголубления его»; брат Мстислава, Давид Смоленский, в свой приезд в Киев среди даваемых обедов дает обед и черным клобукам: «Потом же позва Давыд чернии клобуци вси и ту попишася у него вси чернии клобуци и одарив ихдарми многими и отпусти их». Когда же умер сам Изяслав (1154 год), то «плакася по нем вся Руская земля и вси чернии клобуци, яко по цари и господине своем, наипаче же яко по отци». Вокняжение в Киеве правнука Мономаха Рюрика Ростиславича встречается киевлянами и «погаными» с радостью «зане всих приимаше (Рюрик. — Д. Р.) с собе с любовью и крестьяны и поганы и не отгоняше никого же».
176
Надо еще заметить, что Грушевский не совсем верно оперирует с числами, указывая, например, на трехтысячную дружину Из-яслава Давидовича в 1146 году и упуская из вида то, что в том числе были и берендеи киевского князя неизвестно в каком количестве.
177
Цифра 30000 стоит в самых надежных летописных списках — Лаврентьевском (под 1138 годом) и Ипатьевском (под 1139 годом).
178
Грушевский, признавая многочисленность черноклобуцких войск, не сделал из этого дальнейшего вывода: «Полки черных клобуков были важною составною частью княжеского войска, особенно в Киевщине, потому что тут эти полки бывали очень значительны, считаясь тысячами, а может быть, даже и десятками тысяч».