Возможно, однако, что самыми древними были торкские поселения в Ростово-Суздальской земле, хотя у нас и нет прямых данных о времени возникновения там этих поселений. Но за большую их древность говорит то обстоятельство, что, когда Южная Русь еще не знала торков, когда в Приднепровье кочевали еще печенеги, Северо-Восточная Русь уже имела дело с торками, которые, на своем пути с востока, впервые соприкоснулись с Русью в Поволжье и лишь семьдесят лет спустя подошли к Приднепровью. Под 985 годом читаем в летописи: «Иде Володимир на болгары с Добрынею, уем своим, в лодьях, а торкы берегом приведе на конех. И тако победи болгары». Нельзя сделать каких-либо определенных выводов, какие это были торки — степные или уже оселенные Русью; через Суздальскую Русь, очевидно, началось проникновение и отдельных торков, так как первое сведение об этом относится к 1015 году, когда Киевская Русь еще с ними не соприкасалась[194].
Торков на Руси было больше всех остальных тюрков. За это говорит и большое количество названий поселений в Южной Руси, связанные с их именем (Торчин, Торкин, Торкское, Торчицы), и более частое упоминание их в летописях, и, наконец, прямые летописные известия о шестисотенном и о шеститысячном их отрядах.
В 1097 году вместе с торками упоминаются и первые поселения на Руси берендеев и печенегов. Берендеи, или берендичи, были, несомненно, такие же тюрки, как торки и печенеги[195], и представляли собою не то самостоятельное племя, не то лишь род торков[196]; последнее предположение основывается на одном месте летописи, где говорится: «…и приступи торчин, именем Беренди, овчюх Святополчь, держа нож…»; но против такого объяснения как будто говорит и многочисленность берендеев — известны их отряды в Киевском княжестве в 1500, в 2100 и в 30 000[197] человек, — и их разбросанность на огромном пространстве от Северо-Восточной Руси до Угрии и Болгарии, и то, что они, появляясь на Руси одновременно с торками и печенегами, никогда не смешиваются с ними и всегда упоминаются самостоятельно. Можно только подметить несколько более тесную, нежели с печенегами, связь берендеев с торками, но это еще не дает нам оснований для вывода о родовых взаимоотношениях этих двух народов.
Берендейские поселения, подобно торкским, находим в Галицком и в Киевском княжествах, но, кроме того, также и в Ростово-Суздальской земле, где нет следов печенегов. Последнее обстоятельство заставляет предполагать об общем пути берендеев и торков при продвижении этих народов с Востока[198].
Печенеги далеко не все ушли к Дунаю; значительная их часть осталась в черноморских степях под властью — сначала торков, а потом половцев[199], откуда они или сами перебегали в Русь, или выводились русскими во время войн с половцами. В этом отношении особенно интересны те большие походы на половцев, которые предпринимали русские князья в начале XII века и которые сопровождались освобождением тюркских неполовецких племен, покоренных половцами. Так, после удачного похода 1103 года русские возвращаются не только с огромной добычей, но «и заяша печенеги и торки с вежами», а из Поучения Мономаха узнаем, что несколькими годами раньше, в 1096 году, к нему на Сулу перешел «ис половец» торкский род Ичитеевичей, которых Мономах выезжал встречать.
Последняя большая эмиграция торков и печенегов (а вместе с ними, вероятно, и берендеев) в русские пределы произошла, как мы знаем, после восстания 1116 года. Позже мы уже больше ничего не слышим о подобных выходах их из степей[200]. Не удивительно, что такой наплыв в Русь беглецов не мог пройти без трений; вскоре же узнаем, что тот же Владимир Мономах прогнал берендеев из Руси, а торки и печенеги «сами бежаша». Но по всему видно, что это был лишь эпизод: через четыре года снова слышим о торках в Переяславском княжестве.
Кроме торков, берендеев и печенегов, известны из летописей еще три имени тюркских родов, осевших на Руси, это — каепичи, ковуи и турпеи. Если первые два имени не удается связать с какой-либо из больших известных нам тюркских народностей, то турпеев, как нам кажется, можно определенно считать родом печенежского племени. Они упоминаются в летописи всего лишь раз, в 1150 году, и выступают как кочевой военный отряд на левой стороне Днепра в районе города Сакова, в пределах Киевского княжества, которое простиралось здесь и на левое Приднепровье. Для объяснения народности турпеев сопоставим это известие с другим, 1142 года; летописец, рассказывая о войне черниговских князей с переяславским князем Вячеславом, говорит следующее: «Бьющим же ся им у Переяславля и посла Всеволод (великий князь Киевский. — Д. Р.) у Переславля Лазоря Саковськаго с печенегы и с вой Вячьславо в помочь». Великому князю Киевскому естественнее всего было послать помощь переяславскому князю из ближайшего к Переяславскому княжеству месту, то есть с левобережья, на что и указывает имя Лазаря Саковского; очевидно, и печенеги, которых он вел, были в районе Сакова; поэтому, когда через восемь лет на том же месте, у Сакова, мы находим таинственных турпеев, то более чем вероятно видеть в них родовое имя или один из родов упомянутых саковских печенегов[201].
Каепичи также упоминаются только раз, в 1160 году, по поводу междоусобия в Черниговском княжестве, как отряд в союзном черниговском, киевском и галицком войске[202]. Ковуи же известны нам и в Киевской и в Черниговской областях и упоминаются в первом княжестве под 1151, 1162 и 1170 годами а во втором — под 1185 годом и, кроме того, в «Слове о полку Игореве»[203]. Впрочем, об этих двух тюркских родах мы не можем говорить с уверенностью, что они принадлежали к торкам или к печенегам; они могли быть и половцами, которые со второй половины XII века начали оседать на Руси.
Обратимся теперь к печенегам и торкам придунайским. Постепенно откочевывая, печенеги — под натиском торков, а торки — под натиском половцев, они еще несколько десятилетий после страшного их разгрома в 40-60-х годах XI столетия будут находиться в брожении, пока окончательно не осядут в ближайших государствах — Византии ц Угрии, уступив нижнедунайские степи половцам. В эти десятилетия невозможно точно определить — какие именно из кочевников совершали свои грабительские набеги далеко в глубь Угрии или теснились у византийского пограничья. Мадьярские источники смешивают их, называя то бессами, то кунами, а византийские объединяют общим для всех классическим именем скифов. Иногда действительно различные племена кочевников соединялись, чтобы вместе совершить какой-нибудь набег, и тем внесли еще большую путаницу в терминологию[204].
Поэтому трудно решить, какие именно кочевники под начальством хана Озула совершили в 1070 году опустошительный набег в Угрию. Правда, при своем возвращении они были настигнуты королем Соломоном и его двоюродными братьями — герцогами Гезой и Ладиславом (Ласло — по-мадьярски) и в так называемом Чергаломском сражении почти все перебиты[205].
Больший интерес представляет другое столкновение с мадьярами — на этот раз, скорее всего, именно печенегов, — закончившееся страшным поражением степняков и, что особенно важно, — расселением огромного количества пленных по Угрии. В 1072 году печенеги, как кажется, не без подстрекательства византийцев, совершили набег на Угрию. Это вызвало поход короля Соломона на византийскую крепость Белград, наместник которой считался мадьярами главным виновником нападения кочевников. Здесь тюрки, пришедшие на помощь белградскому наместнику, были наголову разбиты Яном, шопронским жупаном, причем хан их Хазар едва спасся бегством; остальные же были или иссечены, или отведены в плен; последних, по выражению хроники, было «много тысяч».
195
Несомненный тюркизм берендеев пытался опровергнуть А. И. Соболевский в своих «Русско-скифских этюдах», видя в берендеях иранцев, потомков меотийских скифов. В. Пархоменко (Владимир Александрович Пархоменко; 1880–1942 — советский историк-медиевист, автор работ по истории восточнославянских племен и возникновения Киевской Руси. —
196
П. Голубовский и Д. Багалей колебались, относить берендеев к торкам или к печенегам. К. Иречек считал их ветвью печенегов.
197
Так в летописях Лаврентьевской, Ипатьевской, списке IV Новгородской и в пяти списках I Софийской; но в Воскресенской, Хронографическом списке IV Новгородской и двух списках 1 Софийской стоит 1000. В Хронографском списке IV Новгородской первоначальная цифра 1000 была затем переправлена на 40 000; «четыредесять тысящь» берендеев поставлено и в Никоновской летописи.
198
Попав в Киевскую Русь, берендеи и торки и здесь как будто первоначально держатся вместе. В этом отношении интересна подробность, не имеющаяся в летописях, но помещенная у Татищева под 993 годом по поводу переяславского единоборства русского с печенегом: «Владимир, придя в обоз, послал по всему войску, а также к берендичам и торкам в станы, спрашивая, есть ли такой человек, который бы мог на поединок против печенега выйти?» Проникновение торков и берендеев на Русь уже при Владимире, как мы видели, очень правдоподобно. В Угрии же, наоборот, берендеев мы будем видеть большею частью вместе с печенегами, а не торками, которых вообще в Угрию проникало, по-видимому, очень немного. Но проникли в Угрию берендеи, вероятно, независимо от печенегов и позже них.
199
Константин Багрянородный в сочинении «Об управлении империей» говорит о том, что в его время (середина X века) часть печенегов осталась на своих прежних землях и стала жить среди торков.
200
Впрочем, некоторая часть печенегов осталась в степях навсегда; Плано Карпини и Рубрук упоминают о кангитах-канглах, некогда славнейшем роде печенегов. На Руси печенегов было несравненно менее, чем торков и берендеев, они реже упоминаются в летописях и известны главным образом лишь в Киевском княжестве.
201
П. Голубовский считал турпеев торками на том основании, что торки упоминаются в 1125 году у Баруча, который будто бы находился там же, где и Саков, то есть к северо-западу от Переяславля. Но Баруч, по-видимому, находился далеко от этих мест, на верховьях Осетра и Удая. Торками турпеев считали также О. Самчевский, М. Погодин и В. Ляскоронский. А. Соболевский, неуклонно искавший следы иранства в Южной Руси, находил его и в турпеях.
202
Судя по контексту, возможно, что эти каепичи, упоминаемые здесь вместе с берендеями, находились в числе вспомогательного киевского отряда, который под начальством князей Владимира Андреевича и Ярослава Изяславича выслал черниговскому князю Святославу великий князь Киевский. Во всех предшествующих перипетиях этой войны, до прихода киевской помощи, не упоминаются ни каепичи, ни берендеи (о последних в Черниговской области мы вообще не имеем сведений), тогда как берендеи известны своей близостью Киеву, а упомянутый здесь князь Владимир Андреевич в том же 1160 году встречается как один из начальников киевского берендейского отряда и раньше еще, в 1153 году, он с берендеями же посылается киевским великим князем к Олешью.
203
«Слово о полку Игореве», хотя прямо и не называет ковуев, перечисляет тюрков старшин в числе черниговского войска в несчастном походе князя Игоря, о котором летопись говорит, что он пошел с «коуи черниговьскими». «А уже не вижду, — говорит великий князь Киевский Святослав, — власти сильнаго, и богатаго, и многовоя брата моего Ярослава, с черниговьскими былями, с могуты, и с татраны, и с шельбиры, и с топчакы, и с ревугы, и с ольберы. Тии бо бес щитов, с засапожникы, кликом полкы побеждают, звонячи в прадеднюю славу». П. М. Мелиоранский (Платон Михайлович Мелиоранский; 1868–1906 — русский востоковед-тюрколог, профессор факультета восточных языков Петербургского университета. —
204
Например, в походе угорского короля Соломона на Византию в 1087 году участвовали и половцы и печенеги.
205
Туроц считал этих кочевников половцами. Вполне допустимо, что в 1070 году половцы напали на Угрию, — если вспомнить, что это было время, когда они начали совершать свои глубокие набеги в Правое Приднепровье.