Характерно, что половцы, встретившиеся князю Всеволоду Владимирскому, были «емякове», то есть принадлежали к племени емек, известному нам из арабских источников IX–X веков как одно из двух основных племен половецкого народа, жившего в северных пределах среднеазиатских степей и уже тогда перекочевывавших на лето за Урал, к низовьям Камы[80]. Что емеки и в XI веке жили все на тех же местах, можно заключить из перечня тюркских племен у Махмуда Кашгарского, который помещает емеков рядом с башкирами, издавна жившими в Приуралье. Прослеживая таким образом непрерывность пребывания емеков в Приуралье в IX–XI веках, мы и в летописных емеках 1184 года должны признать не придонских или приволжских половцев, на лето откочевывавших на север, к Каме, но половцев уральско-среднеазиатских, потомков емеков IX–XI столетий, подобно своим предкам совершавших регулярные перекочевки налетовища из среднеазиатских степей в прикамские.
Итак, в северной и восточной частях половецкого мира между Камой и Туркестаном условия кочевания оставались неизменными на всем протяжении IX–XIII веков.
Память о кочевании половцев в летнее время где-то у Урала сохранилась у Аль-Омари, который сообщает, что «ханы кыпчаков проводят зиму в Сарае; летовища же их, как некогда и летовища царей Турана, находятся в области Уральских гор». По-видимому, под царями Турана здесь надо разуметь половецких ханов.
Течение Волги от низовьев Камы до древнего города Укека (около нынешнего Саратова) было в руках Болгарского каганата. Укек, находившийся на правом берегу Волги и известный своим расцветом в XIV веке, был крайним южным городом болгар. Ниже его начиналось «половецкое поле»: на левом берегу Волги, у города Покровска[81] археологические раскопки обнаруживают кочевнические стоянки, относимые к половцам; на правом берегу Волги, по течению реки Латрыка (приток Карамыша, впадающий в Медведицу), искони жили кочевники: кочевнические погребения скифо-сарматской поры находятся здесь около села Большая Дмитровка.
Подобно тому как в X веке торки и печенеги соприкасались с южной и юго-восточной границей Болгарского каганата, так в XI–XIII веках сменившие их половцы стали соседями болгар на Средней Волге. Об этом говорят и Плано Карпини, и русские летописи; последние сообщают нам о столкновениях, которые происходили между половцами и болгарами в XII веке.
Особенно трудно определить северные пределы половецких кочевий на запад от Волги, так как половцы, подобно всем кочевникам, если им благоприятствовали географические условия, глубоко вклинялись в области с оседлым населением — в данном случае русским и финским; при разреженности этого населения кочевники без труда проникали даже много севернее крайних южных пунктов финнов и русских.
Нет сомнения, что на рязанской окраине русские поселения в XII веке простирались далеко вниз по Дону, до устья Воронежа, имея за собой такие оплоты, как города Елец и Воронеж. Существование этих крепостей дало основание исследователям считать, что Рязанское княжество простиралось на юг до низовьев Воронежа и даже Хопра[82]. Но также бесспорно, что половцы проникали много севернее этих мест и располагались на летовища в тех степных областях, которых было немало между Доном и Волгой и которые простирались на север до границы сплошных хвойных лесов. Мы знаем здесь и реку Польный Воронеж, и «Великое дикое поле» к югу от мордовских лесов, и «половецкое поле» под самым Пронском, на правом берегу Прони.
Где же в таком случае проходила рязано-половецкая граница? Есть все основания считать, что действительной границей Рязанского княжества было течение Прони, Оки и низовья Мокши и что никогда в домонгольский период рязанская земля не простиралась так далеко на юг, как предполагал Голубовский. Что отдельные рязанские форпосты по Дону и Воронежу не рассматривались современниками как территория Рязанского княжества, показывает «Повесть о приходе Батыевой рати на Рязань»: пришел, говорится в этой повести, «безбожный царь Батый на Рускую землю с многими вой татарскыми и ста на реце на Воронеже близ Резанския земли»; судя по направлению похода Батыя «из болгар» на Рязань, остановка его «близ Резанския земли» должна была быть у самого верховья Воронежа. Следовательно, все пространство на юг и на восток от этой реки, то есть течение Цны и все течение Вороны и Хопра, не считалось за Рязанским княжеством. Даже севернее, среди мордвы, по течению реки Мокши, русские поселенцы не были в своей земле, а считались подданными мордовских князей. Об этом говорит суздальская летопись под 1228 годом, упоминая «Русь Пургасову», то есть русских поселенцев на земле мордовского князя Пургаса[83].
Целый ряд фактов свидетельствует, что половцы во время своих кочеваний проникали много севернее южных поселений рязанцев. Так, в 1199 году князь Всеволод Юрьевич Суздальский со своим сыном Константином предпринял поход на половцев. Он выступил — очевидно, из своего стольного города Владимира — 30 апреля и шел, по предположению С. М. Соловьева[84], от верховьев Дона вниз по этой реке. Половцы, услышав о приближении русских, бежали с вежами «к морю» (то есть на юг, по направлению к Азовскому морю), а Всеволод дошел до половецких зимовищ у Дона, разорил их и 5 июня вернулся во Владимир. Если считать переходы в двадцать верст, то, оказывается, Всеволод не успел бы проникнуть южнее города Воронежа; если же класть по тридцать верст ежедневных переходов, то и в таком случае расстояние, пройденное русскими войсками, не будет более 540 верст (считая от Владимира), и, следовательно, Всеволод не заходил южнее низовьев Черной Калитвы — Битюга — Хопра[85]. Из этого можно заключить, что летовища половцев были значительно севернее, то есть в области южнорязанских поселений.
Мы неоднократно встречаем в летописях сообщения о столкновениях рязанцев с половцами, но, к сожалению, большинство известий подобного рода находится лишь в Никоновском своде — источнике, в отношении половецких событий, особенно ненадежном, так как составитель свода или его источник часто прикреплял к какой-нибудь определенной дате материал явно эпического характера. Но вот сообщение Лаврентьевской летописи под 1206 годом: «…тогож лета, ходиша князи Рязаньскыя на половци, и взяша вежи их». Вряд ли немногочисленная рязанская рать рискнула бы ходить в далекий поход в глубь степей; это было под силу только таким могущественным князьям, как Киевскому или Суздальскому, или целой коалиции князей; очевидно, в 1206 году мы имеем дело с недалеким, коротким походом налетовища половцев, близко подошедших к рязанским пределам. В таком свете сообщение той же Лаврентьевской летописи о том, что под Пронском, на юг от реки Прони, было «поле половецкое», принимает вполне реальный смысл, и вряд ли справедливо объяснение Голубовского, что это лишь «случайное название», потому что, дескать, половцы когда-то стояли здесь станом во время набега. На реке Ранове, притоке Прони, до сих пор существует село Кипчаково, подтверждающее неслучайность названия «поля половецкаго».
82
Д. Иловайский (Дмитрий Иванович Иловайский; 1832–1920 — русский историк, публицист, автор пятитомной «Истории России». —
83
«Того же лета победи Пургаса Пурешев сын с Половци, и изби Мордву и всю Русь Пургасову, а Пургас едва вмале утече».
84
Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) — русский историк, ректор Московского университета в 1871–1877 годах, автор «Истории России с древнейших времен» в 29 томах.
85
Ср. с походом 1111 года, когда русские прошли расстояние в 125 верст между Сулой и Ворсклой в пять дней; то же количество верст в день вытекает и из похода Игоря 1185 года.