Выбрать главу

— До свидания, сэр, — сказал дворецкий.

— До свидания, Окон.

Интересно, подслушивал ли хоть раз невозмутимый Окон у дверей, когда Сьюзен скандалила и била бокалы? Как-то раз Ричард попросил Окона научить его несложным фразам на языке эфик, но Сьюзен положила занятиям конец, застав их вдвоем в кабинете: Ричард тщательно выговаривал слова, а Окон ерзал на стуле. Дворецкий оглянулся на Сьюзен с благодарностью за избавление от сумасшедшего белого, а позже Сьюзен пожурила Ричарда: он не знает здешних порядков, есть черта, которую нельзя переступать. Слушая Сьюзен, он узнавал тетю Элизабет — та излагала свои взгляды, исполненная непоколебимой, самодовольной английской добропорядочности. Вздумай он рассказать о Кайнене, Сьюзен, пожалуй, ответила бы тем же тоном: понимаю, тебе интересно поразвлечься с чернокожей.

Из машины Ричард увидел, что Окон машет ему вслед. Ричард запел бы, если б умел. Все дома на Бювер-стрит походили на дом Сьюзен — громадины, обсаженные пальмами, окруженные газонами с чахлой травой.

На другой день Ричард сидел на кровати голый, глядя на Кайнене. Его вновь постигла неудача.

— Прости. Наверное, я слишком волнуюсь.

— Ничего, если я закурю? — Шелковая простыня подчеркивала худобу Кайнене и угловатость нагого тела.

Ричард зажег ей сигарету. Кайнене выбралась из-под простыни, села на постели. В номере работал кондиционер, и темно-коричневые соски ее заострились от холода; она отвернулась и выпустила дым.

— Не будем спешить, — сказала она. — К тому же есть и другие способы.

На Ричарда нахлынула злость: на себя — за бессилие, на Кайнене — за полунасмешливую улыбочку и упоминание о других способах, будто у него никогда не получится удовлетворить женщину обычным путем. Он знал, на что способен. Знал, что может доставить ей радость. Нужно лишь время. И все-таки он уже подумывал о целебных травах, дающих мужскую силу, — читал где-то, что ими пользуются здешние жители.

— Нсукка — клочок пыльной земли в глуши, дешевле земли для университета нигде не нашлось, — сказала Кайнене. Просто невероятно, до чего легко она переходила к будничным темам. — Но чтобы писать книгу, лучше места нет, верно?

— Верно, — согласился Ричард.

— Тебе может там понравиться, и ты захочешь остаться.

— Может быть. — Ричард нырнул под простыню. — Но я так рад, что ты будешь в Порт-Харкорте и мне не придется мотаться в Лагос, чтобы видеться с тобой.

Кайнене молча делала затяжку за затяжкой, и Ричард похолодел: вдруг она скажет, что с отъездом из Лагоса между ними все будет кончено и в Порт-Харкорте она найдет настоящего мужчину?

— Будешь приезжать ко мне по выходным. Мой дом — самое подходящее место для нас, — сказала Кайнене. — Такая громадина. Папа подарил мне его в прошлом году — что-то вроде приданого, приманка для подходящего жениха, чтобы пристроить дочку-уродину. Если вдуматься, очень по-европейски, здесь-то в ходу не приданое, а выкуп за невесту. — Она затушила сигарету, не докурив. — Оланна сказала, что дом ей не нужен. Он ей и вправду ни к чему. Недвижимость прибережем для сестрицы-дурнушки.

— Не надо, Кайнене.

— «Не надо, Кайнене», — передразнила она, поведя плечом, и встала.

Ричарду хотелось вернуть ее на постель, но он не доверял своему телу, а нового разочарования не вынес бы. Иногда ему казалось, что он ничего о ней не знает и никогда не сможет до нее достучаться. Но бывало, лежа с ней рядом, он ощущал полноту жизни и уверенность, что нашел свое счастье.

— Кстати, я попросила Оланну познакомить тебя с ее революционером, — сказала Кайнене и сняла парик; короткие тугие косички делали ее лицо совсем юным, беззащитным. — До него она встречалась с князьком — хауса. Парень был спокойный, мягкий и не верил во всякие бредни, как она. А Оденигбо мнит себя борцом за свободу. Он математик, но все свободное время пишет статейки про социализм по-африкански. Оланна в восторге. — Кайнене снова надела парик и стала расчесывать; волнистые пряди с пробором посередине свисали до подбородка. Ричард любовался чистыми линиями ее худого тела, поднятой тонкой рукой.

— Социализм подошел бы для Нигерии, если строить его с умом, — заметил Ричард. — Ведь его суть — справедливая экономика, так?

Кайнене фыркнула.

— Строить социализм с игбо — гиблое дело. Здесь одно из самых любимых имен для девочек — Огбеньелу; а что оно значит? «Не отдадим замуж за бедняка». Ставить такую печать на ребенке с рождения — капитализм во всей красе.

Ричард расхохотался, и особенно его позабавило, что сама Кайнене даже не улыбнулась, невозмутимо причесываясь. Ричард представил, как будет смеяться с ней вместе еще много-много раз. Он часто ловил себя на том, что не успело кончиться настоящее, а он уже мечтает о будущем.

Ричард встал с постели и, поймав на себе взгляд Кайнене, застыдился своей наготы: вдруг за ее бесстрастным лицом прячется брезгливость?

— Я расстался со Сьюзен, — выпалил он, впопыхах натягивая белье. — Живу пока в гостинице «Принсвилл» в Икедже. До отъезда в Нсукку заберу у нее свои вещи.

Во взгляде Кайнене он прочитал удивление и что-то еще, не совсем понятное. Раздумье, быть может?

— У нас с ней не было будущего, — продолжал Ричард. Нельзя, чтобы Кайнене догадалась, что причина в ней. Еще не время.

— Тебе понадобится слуга, — сказала Кайнене. — Стирать белье, прибирать дом.

Ричарда смутил столь неожиданный переход.

— Зачем? Я и сам управлюсь, давно живу один.

Кайнене вроде и не слышала.

— Попрошу Оланну подыскать кого-нибудь.

Она достала из портсигара сигарету, но зажигать не стала. Отложив ее на ночной столик, подошла к Ричарду и обняла его. Ричард от неожиданности даже не ответил на объятие. Кайнене никогда не обнимала его так крепко, разве что в постели. Сама Кайнене тоже как будто растерялась — сразу отстранилась и закурила. Потом Ричард часто вспоминал ее порыв, и его не покидало чувство, будто в тот миг рушилась стена.

Спустя неделю Ричард уехал в Нсукку. Он вел машину не спеша, то и дело съезжал с дороги, чтобы свериться с картой, которую нарисовала для него Кайнене. Переехав через Нигер, решил завернуть в Игбо — Укву. Очутившись на земле игбо, он хотел взглянуть на место, где нашли оплетенный сосуд. Тут и там попадались цементные дома, они выглядели чужеродно среди живописных глинобитных хижин, теснившихся по обе стороны немощеных улочек, таких узеньких, что Ричарду пришлось оставить машину на краю поселка и последовать за пареньком в шортах цвета хаки, видимо привыкшим водить туристов. Звали его Эмека Анози. На раскопках он был подсобным рабочим. Он показал Ричарду прямоугольные канавы на месте раскопок, лопаты, поддоны, в которых чистили бронзу.

— Хотите поговорить с моим отцом, нашим старейшиной? Я буду переводить, — вызвался Эмека.

— Спасибо.

Жители поселка подходили и говорили: «Здравствуйте. Nno,добро пожаловать», хотя он и явился без приглашения. Ричард был удивлен, он не ожидал такого теплого приема.

Анози-старший — в засаленном покрывале, завязанном узлом на шее сзади, — провел Ричарда с Эмекой в свою полутемную, пропахшую плесенью хижину, вдохнул щепотку табаку и начал рассказ. Лет двадцать назад его брат рыл колодец и наткнулся на что-то металлическое — оказалось, сосуд. Там же он нашел еще несколько, выкопал, отмыл и созвал соседей посмотреть. Сосуды были тонкой работы, и всем в них чудилось что-то смутно знакомое, но никто не мог припомнить, где такие делают. Вскоре слух о находках докатился до окружного комиссара в Энугу, и тот велел отвезти их в Лагос, в Департамент древностей. После этого о сосудах долго молчали, его брат дорыл колодец, и жизнь пошла своим чередом. А несколько лет назад приехал белый из Ибадана и начал раскопки. Сперва долго тянулись переговоры — из-за хлева с козами и стены дома, которые надо было снести, — но работа пошла хорошо. Уже настал сезон харматтана, [39]боялись ураганов, и ямы прикрыли брезентом, натянутым на бамбуковые шесты. Нашли немало чудесных вещиц: сосуды, раковины, украшения, фигурки змей, горшки.

вернуться

39

Харматтан — сухой северо-восточный ветер на западном побережье Африки, дующий из Сахары в сторону Гвинейского залива в сухое время года (ноябрь — март).